Anotherland
Шрифт:
***
– Сами скажете или мне намекнуть? – сипло произнёс сутулый, обращаясь к новой подруге мамы. – Это же опасно для всех нас.
У женщины затряслись губы, она силилась что-то сказать, но не могла.
– Нечего угрожать! Вы не комендант поезда, – пришла на помощь мама. Подсев к женщине, она обняла её, и они тихо заплакали. Мужчины молча укладывались на нары, а женщины сильнее прижали к себе спящих детей.
На следующее утро тюк с тельцем трёхлетнего малыша, в самом начале путешествия опрокинувшего на себя котелок с кипятком, передали конвоиру с просьбой о захоронении. Охранник только оскалился и пригрозил жестоко наказать, если подобное повторится.
– Нам ещё слишком долго ехать, вы бы всё равно не смогли скрывать смерть, – сказал конвоир под звуки плача матери, потерявшей не только сына, но и
Какое-то время назад бедолагам довелось плавать и на корабле. Вот уж когда становится известно всё о слабости человека: даже те, кто твердо стоял на земле, в условиях качки не всегда могли сдержать рвотные позывы. В этом случае голод почитался за меньшее зло. Морская болезнь не щадила никого, косила кого вздумается независимо от возраста, пола и образования.
В последнее время почти на каждой станции охранники заглядывали в вагоны, выкрикивая имена всех бывших военных, партработников и интеллигентов. Получивших чёрную метку уводили под молчаливыми взглядами других пассажиров.
В пути люди со многим свыклись. Удивительно, как быстро ропот сменился на простое желание добраться до места назначения, о котором они, конечно, не знали. Неизвестность, страшившая их, уже касалась не географического местоположения, но того, сколько ещё времени они проведут в пути. Сердца устали страдать и сострадать. Мужчины иногда садились в угол вагона и тихо переговаривались на родном языке:
– Дядюшка, как вы думаете, куда нас везут? – спрашивал самый молодой, который уже успел взять себе русское имя – Николай.
– Нам не следует задавать вопросы, – понижая голос, произнес мужчина с седой бородой.
– Мы ведь знать не знали, что нас повезут так далеко. Говорили брать продуктов на три-пять дней. Моя бабушка незадолго до отъезда зарыла где-то на участке семейные ценности и деньги, да так и померла, не рассказав, где спрятала клад. И все три дня, что дали на сборы, мы искали его, позабыв обо всём остальном. Собраться толком не успели. Родителям больше всего жалко урожай – пропал впустую. Мы трудились над ним целый год. Что будет с ним теперь, с домами и скотом? Неужели всё зря? – не унимался Коля, чем привлёк внимание мужчины с землистым цветом лица, державшегося подальше от всех.
– Сейчас уже нет смысла заботиться о таких вещах. Мы так же, как и наши предки, через многое прошли. Первое поколение на новой земле смогло начать новую жизнь и провело здесь почти сорок лет в прошлом веке, ровно столько мы прожили в нынешнем. Деды и отцы бежали от голода и бедности, врождённой или приобретённой. Одни бежали от наводнений, другие пострадали от «неудачного рождения» – когда старшему сыну переходит по наследству всё имущество родителей, а остальные дети остаются ни с чем. Кто-то покинул родину из-за гнёта захватчиков или чтобы бороться с ними извне. Какими только путями ни шли наши отцы и деды с семьями в эту землю обетованную: кто-то шёл по суше, перейдя границу у устья реки или по заставе соседнего государства в обход постов; другие приплывали по морю на шаландах. Вон тот мальчуган, мой сосед. – Старший из собеседников указал на Алёшку – тот играл с деревянной фигуркой, слегка напоминающей машинку. – А тот угрюмый и молчаливый мужчина на нарах – его отец. По-русски его зовут Антон. Так вот, отец Антона ходил на заработки через границу с напарником. Однажды, возвращаясь домой с вырученными деньгами, напарник, позарившись и на чужую долю, убил его. Сын отправился в лес, чтобы отомстить за отца. Он долго бродил по тайге с ружьем и убивал всех, кто встречался ему на пути. Через какое-то время границу закрыли, и Антон оказался на противоположной стороне, так и не вернувшись домой. Поколению наших родителей было совсем непросто. Пришлось от многого отказаться: принять новую веру, манеру одеваться, обрезать косу и привыкнуть к новым именам. Но мы все же выстояли, построили школы, техникумы, институты, чтобы обучить детей родному языку. Мы не сдавались даже перед лицом страха и неизвестности. Кроме того нас учили, что ропот никогда не приносил пользы. Сейчас нужно готовиться к следующему году, к посевной – хорошо, что самые благоразумные захватили с собой немного пшена, овса и гороха на семена. Мы должны думать о том, чтобы строить новые дома, если останемся живы. Вот всё, что от нас требуется, – выжить, несмотря ни на что.
Договорив, старший бросил взгляд на землеликого, стоявшего в углу.
– Мне кажется, раньше наш народ был более смелым. Я слышал, что захватчики как могли пытались остановить переселение. Тех, кто хотел бежать с родины, пытали и казнили. Но они всё равно покидали страну, кто в одиночку, кто группами. Мой отец и его братья сначала перешли границу незаконно и считались «белыми лебедями». Со временем они обжились и влились. Потом они сражались наравне с другими за равенство, за свободу. В их отряде было целых тридцать тысяч человек – выходцев из нашего народа. Они думали, что это поможет освободить их родину от оккупантов. А что с ними стало? От них просто избавились. Высшие чины расстреляли, остальных отправили в лагеря. Моего старшего брата, как и многих других студентов, срочно вызвали из столицы, где они обучались на учителей, инженеров и докторов. Сейчас они все в этом поезде. Почему у нас тогда не открылись глаза? Почему мы не поняли, куда всё шло? И как после всего вы можете продолжать оставаться на их стороне и позволять увозить нас, словно скот, неизвестно куда?
– Я на своей стороне, – цыкнул третий собеседник на молодого. – Даже если бы глаза открылись, то ничего нельзя было сделать. Старики и дети не могут подняться с оружием, даже те, у кого есть опыт партизанской борьбы.
– В этом мире, как бы человек ни старался, невозможно достичь равенства и свободы. Истинная свобода возможна только в Господе, – почти шёпотом возразил четвёртый.
– Истинная свобода, говоришь? Не за неё ли ваш пастор загремел, да так и сгнил в лагере? Нет, такая свобода мне не нужна. Я ещё хочу пожить. Старик же сказал, что для нас сейчас главное – это выжить, чего бы это нам ни стоило, – сказал третий.
– Пастор пострадал за верность Господу, за то, что почитал наивысшим приоритетом Его, а не людскую власть. А подстраивание под меняющиеся правила новых господ не приносит добра. Вот вы, дядюшка, говорили о наших родителях. Вспомните, что сначала власть была рада нам, ведь с нами сей безлюдный и необработанный край стал заселён, обжит и благоустроен. Когда местные не хотели ехать сюда, наших родителей встретили с распростёртыми объятиями, выделили наделы, льготы. Но потом ветер переменился, и власти начали всячески сдерживать приток переселенцев. Правители приходят и уходят, принимают одни законы, затем их отменяют и возвращают первые, а Бог – Предвечный и Неизменный. Нельзя служить двум господам сразу: или одного будешь ненавидеть, а второго любить; или одному усердствовать, а о другом нерадеть.
Позднее на станции одного из крупных городов назначение у поезда всё же появилось, но менялось несколько раз. Вторую половину дороги эшелон следовал по «стальному пути», возведённому семь лет назад, когда на смычке в местечке под названием Зеркальный ручей машинист – в прошлом пастух – провёл первый рабочий состав по всей магистрали. Паровоз через 30 лет будет установлен на почётную стоянку, а ещё через два десятка лет и вовсе продан в соседнюю страну на металлолом.
Мотор завёлся, пассажиры, измученные тридцатидневным путешествием, выдохнули и вдохнули – нужно продержаться хотя бы до следующей остановки – готовить еду, экономить воду, следить за вещами и особенно документами, делать всё, чтобы согреться, не заболеть и не угодить в кювет.
На подъезде к станции сутулый, заранее собрав нехитрые пожитки в заплечную сумку, резко бросился к выходу. Он ловко открыл дверь и выпрыгнул, угодив в снежный сугроб, смягчивший падение. Дети смотрели вслед бывшему пассажиру, пока тот, хромая, удалялся от железной дороги в сторону лесополосы.
В сентябре на более обжитых станциях встречались местные женщины с початками кукурузы, от которых исходил пар. Впоследствии эти случаи сравнят с теми, когда дети, по наставлению взрослых, бросали в заключённых женщин круглыми белыми камешками. Женщины сначала возмутились, но, почувствовав запах кислого молока, молча возблагодарили добродетелей. Те также оставляли кусочки варёного мяса, круглого плоского хлеба и толокна в кустах и зарослях камыша, в то время как узницы собирали камыш для постройки бараков. Эти местные жители уже были опытными и знали, как незаметно от бдительных конвоиров оказывать милость впавшим в немилость.