Антарктическая одиссея. Северная партия экспедиции Р. Скотта

Пристли Реймонд

Впервые поднявшись на пригорки за пляжем, я сразу заметил множество тюленей, нежившихся под солнцем на припае и даже на скалах. Они находились здесь еще несколько дней, до первой настоящей осенней бури, которая заставила их покинуть берег. Наверное, прежде всего именно из-за присутствия тюленей мы оказались столь беспечны, что не делали запасов в предвидении возможной зимовки, а когда спохватились, было уже поздно, тюленей осталось очень мало. Правда, Кемпбеллом руководило и нежелание убивать животных в больших количествах, пока мы не будем совершенно уверены в том, что нас ждет зимовка в этом краю. Похвальное нежелание, но вряд ли оно впредь определит поступки любого из нас при малейшей угрозе зимовья в сходных условиях. В это время года тюлени Уэдделла всегда скапливаются большими стадами на мелководьях и в длинных узких бухтах, врезающихся в прибрежные ледники, так как только близ берегов они могут спастись от своего смертельного врага – косатки. Зимой они живут в безопасности на участках моря с устойчивым ледяным покровом, но уже в конце весны собираются для спаривания на залежках, расположенных обычно в бухтах и заливах, где лед может сохраняться до декабря. Летом, когда он взламывается и здесь, тюлени возвращаются в Убежище Эванс, бухту Рилиф на языке ледника Дригальского и другие места, где они могут быть уверены, что косатки за ними не последуют. Вот тогда-то таким партиям, как наша, и следует запасаться мясом на зиму.

Остров Инекспрессибл, где нам было суждено провести несколько месяцев, имел около трех миль в длину [4,8 км] и около полумили [805 м] в самом широком месте. На западе он граничил с языками, отходящими от ледников Кемпбелл и Пристли, на востоке его омывали воды залива Терра-Нова. Западный его берег круто спускался к леднику отвесной скалой в несколько сот футов, восточный же понижался сначала обрывисто, а затем полого и у моря образовывал три бухточки, одну из которых я только что описал. Остров состоял из гранита и кристаллического сланца и был почти свободен от снега. Только в глубине первой бухточки находились довольно большие наносы, в которых мы вырыли себе пещеру. Бухту мы назвали Сивью [79] , почему, станет ясно из дальнейшего.

79

Вид на море (англ.). (Прим. перев.)

Среди валунов поднятого пляжа лежало множество старых окаменевших скелетов, принадлежавших тюленям самых разных возрастов, начиная от четырехфутовых [1,22 м] детенышей и кончая старым гигантом 144 дюймов [3,66 м] в длину, то есть крупнейшим из виденных мною тюленей Уэдделла, а следовательно и всех тюленей вообще. Мы и зимой встречали подобные скелеты, но, конечно, не в таком большом количестве. Казалось, мы набрели на старое кладбище тюленей, подобное слоновьим некрополям, встречающимся в Африке и Азии. Почти во всех наших экскурсиях по прибрежным долинам мы натыкались на остовы тюленей, порою почти на невероятной высоте (например, на 3000 футов [915 м] на леднике Феррара), из чего несомненно можно заключить, что многие из этих животных, чуя приближение смерти, уходят умирать подальше от моря [80] . Но – достопримечательный факт – нигде мы не видели такого скопления скелетов, как на берегу залива Терра-Нова.

80

Мумифицированные трупы и скелеты тюленей вдали от моря обнаруживались и позднее, в том числе Советской антарктической экспедицией. Были случаи, когда вдали от моря встречали и живых тюленей, ползущих в глубь материка. Причины такого поведения животных пока неясны.

Один-два дня мы посвятили предварительному осмотру острова Инекспрессибл, а 8 февраля Кемпбелл разрешил мне совершить с Абботтом и Браунингом санную вылазку в отдаленную часть острова. Хотелось разузнать, не можем ли мы пройти на выходящий к морю конец морен ледника Пристли. В этом кратковременном походе мы впервые ощутили на собственной шкуре западный ветер, постоянно дующий с ледника Ривса. Зимой он отравил нам существование. Пока, правда, это был ветер умеренной силы, но дул он с плато прямо в лицо и сильно действовал на нервы. Поэтому радость наша была велика, когда мы достигли своей цели и смогли наконец поставить лагерь на невысоком сугробе с подветренной стороны одной из морен. Ветер, однако, не унимался ни на минуту, что сильно затрудняло сбор геологических образцов. Он затих только на четверть часа во время завтрака на второй день, не иначе как специально для того, чтобы заставить меня выползти из палатки, которую мои товарищи наполнили дымом флотского табака.

Внимательно осматривая морены в поисках ископаемого угля, мы дошли до их приморского края и через несколько сот ярдов форсировали трещину. В месте нашего перехода она имела в ширину ярдов двадцать – тридцать [18,3-27,5 м], но чем дальше от моря, тем больше она расширялась и кое-где достигала значительно больше ста ярдов [более 92 м]. Местами ее стороны были соединены надежными снежными мостами, но на большом протяжении она была совершенно открытой и составляла непреодолимое препятствие на пути к югу.

По дороге от лагеря к моренам нам попался высохший труп императорского пингвина. Очевидно, бредя по припаю, примыкавшему к южной или северной стороне ледника, бедняга забрел на снежные наносы, всегда покрывающие фронт ледника, перебрался на сам ледник и шел до тех пор, пока не умер с голоду. Несколько дней спустя мы увидели около склада такого же пингвина, на сей раз живого, убили его и отправили на камбуз.

Десятого, к концу третьего походного дня, продолжая бороться с холодным ветром, дующим с плато, около трех часов пополудни мы возвратились в лагерь близ склада. Назавтра Кемпбелл, Дикасон и я отправились с санями к северным возвышенностям. Они составляют костяк другого острова, который служит северной границей низовий ледника Кемпбелла. Здесь мы несколько дней производили съемку и собирали образцы пород. По дороге к острову во впадине на поверхности ледника нашли большое количество раковин и спикул губок [81] . Объяснить находку не смог никто. Эти живые организмы обитают только в воде, на глубинах 50-100 саженей [91,5-183 м], как они могли попасть на поверхность ледника, то есть на высоту 20 футов [6,1 м] над уровнем моря, остается загадкой [82] .

81

Спикулы – скелетные образования губок в виде известняковых, кремнеземных игл. (Прим. выполнившего OCR.)

82

Останки морских организмов, в том числе и рыб, на поверхности шельфовых ледников находили и в дальнейшем. Они оказались там в результате перевертывания айсбергов, которые затем вмерзли в шельфовый ледник. Кроме того, существуют так называемые абляционные шельфовые ледники (такой ледник есть в районе Мак-Мёрдо). Эти ледники намерзают снизу и тают сверху. Таким образом, нижние слои льда, в которые при намерзании попадают морские организмы, рано или поздно оказываются на поверхности ледника.

Двенадцатого в полдень партия Левика подошла к нашему лагерю у замерзшего ледникового озера. Они рассказали, что в дальнем конце первой бухточки нашли небольшой птичий базар и наблюдали любопытнейшее явление, какое до них не видел никто. По словам Левика, пингвины-родители подталкивали своих птенцов к полосе прибоя, разбивавшегося о пляж, и учили плавать.

Свежевыпавший обильный снег мешал собирать геологические образцы и, кроме того, был серьезной помехой по другой причине. Северные возвышенности типа острова Инекспрессибл усеяны огромными глыбами гранита, кристаллического сланца и гнейса, и ветерок намел снегу на них и между ними. Ходить по камням стало не только трудно, но и опасно, кто-нибудь из нас то и дело соскальзывал с камня, иногда проваливаясь по самое бедро, и получал то легкое растяжение, то вывих в колене или щиколотке.

Четырнадцатого распогодилось настолько, что Левик смог сделать последнюю серию фотоснимков и в тот же день возвратиться на морену – чтобы быть поблизости от гнездовья пингвинов. Мы же остались еще на два дня, но 17-го тоже вернулись, как и было условлено, и устроились близ склада ждать прихода корабля. Во время короткого перехода через ледник нам снова докучал западный ветер, а температура воздуха напоминала о весенних путешествиях. К сожалению, последний походный термометр разбился еще на мысе Адэр, поэтому установить точную температуру мы не могли, но несколько обморожений убедительно говорили о силе ветра. Придя на место, мы узнали, что предыдущая партия в спешке поставила лагерь фактически посередине озера, лед под палаткой начал таять и под спальными мешками образовались лужицы воды. Переносить лагерь при таком ветре не хотелось, и наши товарищи решили остаться на своем месте, но устлать дно палатки плоскими камнями. Следующие несколько часов они занимались тем, что таскали камни.

Утром восемнадцатого ветер усилился до ураганного, но к вечеру стих на несколько часов, и рабочая партия вытащила со склада и перепаковала сани, чтобы они были готовы для погрузки на «Терра-Нову». Однако утром, когда мы проснулись, ветер бушевал с прежней яростью, словно стараясь изо всех сил заслужить для острова название, которое впоследствии мы ему дали. Он дул целыми днями почти с неизменным упорством, не давая нам выйти из палаток. С момента возвращения в базовый лагерь и до конца месяца мы даже с самого верха морены не видели в бухте и за ней паковых льдов. Сколько мы ни вглядывались вдаль, нашим взорам неизменно открывались только мчащиеся по морю ряды белых гребешков. Впоследствии офицеры с «Терра-Новы» рассказывали, что за две недели сделали три попытки добраться до берега, но всякий раз в двадцати семи милях [43,4 км] от нас их задерживали плотные паковые льды. То, что около берега не было пака, лишало нас возможности объяснить отсутствие «Терра-Новы» естественными причинами, а потому вызывало беспокойство. Мы склонялись к мысли, что «Терра-Нову» задержала какая-то катастрофа: то ли судно само потерпело кораблекрушение, то ли Южная партия затерялась, – и это ни в коей мере не улучшало нашего настроения. Со временем предположения приняли желательную для нас форму, и мы стали думать и говорить, что «Терра-Нова» до последнего момента ждала Южную партию, а когда наконец дождалась, буря – одна из тех, чью ярость мы испытали на себе, – унесла судно на север. Но до того, как наши мысли приняли столь мирный оборот, характер предположений о том, почему корабль не пришел, зависел от сиюминутного настроения. В минуты уныния, когда будущее представлялось весьма мрачным, мы считали всему виной какое-нибудь бедствие, но стоило обрести обычный оптимизм, как мы объясняли происшедшее более обнадеживающими обстоятельствами.

Двадцать первого шторм достиг наибольшей силы и нанес серьезный урон палаткам. У нашей он разорвал верх, так что пришлось, несмотря на ветер и метель, выползти наружу и накрепко привязать брезент к стойке ламповым фитилем, служившим шнурком для финеско. Палатка Левика, наоборот, сверху выдержала, но лопнула у входа, и Левик, превратившись в «холодного портного», был вынужден под открытым небом залатать прореху. Ночью одну нашу бамбуковую стойку вырвало из верхнего гнезда, что намного ослабило остов палатки, а кроме того, и у нас, и у Левика в брезенте, беспрестанно бившемся о прижимавшие его к земле камни, образовалось множество дыр.