Антарктида online

Громов Александр Николаевич

Радиограмма была скупая: новые координаты судна (близ берегов Канады), рекомендация сохранять спокойствие, дружеские пожелания и более ничего. Непрухин клялся и божился, что, согласно давно и прочно установленному порядку, он доложил о содержании радиограммы одному только Аркадию Степановичу Типунову и более никому, однако же через пятнадцать минут о «переезде» материка стало известно всем на станции. Типунов только махнул рукой. Потом пришла радиограмма из родного ААНИИ примерно того же содержания. Не нервничать, сохранять спокойствие, ждать указаний. Мол, подумаешь, материк с цепи сорвался – ха! Видали, мол, и не такое!

Кто видал? Когда?

Теперь уже не могли работать и самые стойкие, с бронированной психикой. Собирались кучками в промозглом тумане, ежились в каэшках, спорили и галдели. Столь густой туманной пелены не помнили и ветераны. Туман на антарктическом побережье, что в Новорусской, что в не очень далеком Мирном, вообще редкость. Появись он – стекающий с купола ветер порвет его в клочья и унесет в океан.

Приходилось признать, что море у припая пбрит с чудовищной силой, а значит, вода куда теплее, чем ей положено быть. Не поленились сбегать – намерили семь градусов, через час – восемь с половиной, а еще через час – десять ровно! После этого туман сгустился до того, что бегать на припай стало опасно, и измерения прекратили. Правильно сделали: через двадцать минут пришла волна, невысокая, но длинная и могучая, как прилив. Припайный лед не просто взломало – искрошило в густую кашу. Чему дивиться, когда материки прыгают с места на место, как блохи. Удивительно, что не пришла волна с небоскреб высотой.

Но как раз туман больше всего и убедил скептиков в реальности наблюдаемых событий. Можно не согласиться с радиограммой, но поди поспорь с физикой!

С рекомендацией расслабиться Типунов в конце концов согласился вполне, приказав завхозу выдать по двести граммов водки на индивида и добавив две бутылки коньяка от себя – кутить так кутить. Коньяк, как все на станции знали, был особенный – его предполагалось выпить в ноябре по случаю окончания зимовки. Однако о какой зимовке теперь могла идти речь?

– Я не понять, – молвил Шеклтон, прожевав помидорину и моргая. – Почему смерть Антарктида? Изъясни.

– Чего тут не понять, – махнул рукой Непрухин и, задев флягу со спиртом, едва успел ее подхватить. Покачал в руке, подумал и поставил на стол. – А, ладно, не будем о грустном. Ты мне, Ерема, лучше про ваших утконосов расскажи, очень я ими интересуюсь, а вот живьем сроду не видел. Они крякают или как?

Шеклтон наморщил лоб, пытаясь вникнуть в смысл вопроса. Так и не вникнув, смастерил из ладони подставку и уронил в нее лицо.

– Отстань от человека, – прогудел Ломаев, со смаком жуя хлебную корку. – Вчера приставал, позавчера приставал, сегодня пристаешь. Дались тебе эти утконосы. Он их, может, и в глаза не видел.

– Как это не видел, когда он из Австралии? Скажешь, он и кроликов не видел? Или кенгуру?

Ломаев ухмыльнулся в бороду.

– По-твоему, у них там утконосы в каждом пруду резвятся? Ну вот ты, скажем, из России. Расскажи-ка, как у нас медведи по улицам табунами ходят. Гостям интересно.

– Иди ты, – буркнул Непрухин и вновь устремил взгляд на Шеклтона. – Нет, правда…

– Мьедвэд? – поднял голову Шеклтон. – Что есть?.. О, бэр!.. Ноу, бэр – не есть в Аустралиа. Коала есть. В зуу… в зуупарк… Утконос в зуупарк есть тоже. Я ходить видеть.

– Он из Ньюкасла, – пояснил Ломаев. – Сколько тебе раз говорить? Большой город. Откуда там утконосы, кроме как в зоопарке?

– Не знаю, – сказал Непрухин и вздохнул. – Я как думал? Пришел на ихний пляж, разделся, прыг в воду, а утконосы – только фр-р-р в разные стороны. Так и шустрят. И крякают. Думал, там у них искупаться нельзя, чтобы не напугать утконосов…

Прислушивающийся с видимым напряжением австралиец решительно замотал головой:

– Утконос пугать – нет. Не надо. Данджер… опасность. Ядовитый спур… как сказать русски?

– Шпора, – перевел Ломаев и гулко икнул.

– Йес, ядовитый шпора на задний нога. Пугать – не надо. Только самый глупый человек. Умный – не пугать.

– Ясно, – кивнул Непрухин, тщетно пытаясь побороть икоту. – А они – ик! – крякают?

– Ноу. Зачем?

– Ну как зачем? – удивился Непрухин. – Утконосы все-таки. Были бы дятлоносы – долбили бы что-нибудь. А так должны крякать. Скажешь, нет?

Шеклтон долго думал.

– Должны, – согласился он наконец. – Но не крякают.

– Ты на Непрухина внимания не обращай, – сказал Шеклтону Ломаев. – Ему утконосов подавай, или бушменский язык выучить, или еще чего. Лет сорок назад из него получился бы нормальный романтик с горящими глазами.

– А сейчас? – заплетающимся языком спросил Шеклтон. – Кто есть сейчас получился?

– А сейчас – Непрухин. И этим все сказано.

– Так почему они не крякают? – упрямо спросил Непрухин.

– Ты стебешься или правда глупый? – поинтересовался Ломаев.

– Догадайся.

– А вот выкину тебя наружу, чтоб гостей не изводил, – побродишь ты там, ежик в тумане… поищешь утконосов.

– И у тебя юмор на нуле, – тяжко вздохнул Непрухин. – Убийца. Ничего же не видно. Заплутаю и замерзну, что тогда?

– Похороним. Только ты не замерзнешь. Спорим?

– Это почему?

– Потому что спирт при минус двадцати не замерзает. Сколько ты в себя влил?

– Шуточки у тебя… – обиженно пробурчал Непрухин.

Ломаев замолчал. Оба знали, что во время прошлой зимовки во время внезапно начавшейся пурги в двух шагах от станции насмерть замерз нетрезвый дизелист. Отошел по малой нужде…

– Извини.

– Ладно, проехали. Давай-ка еще выпьем по чуть-чуть. За утконосов.

– Опять? – задвигал бородой Ломаев.

– Ну как… Мы все-таки немного ближе к ним стали, нет?

– Чуть-чуть ближе, кажется, – подумав, согласился Ломаев. – Только с другой стороны. А за утконосов твоих я пить не стану, сам пей. Давай-ка лучше еще раз за Антарктиду-матушку, светлая ей память, и за зимовку несостоявшуюся… Помянем! Налей!