Антикварий
Шрифт:
Не успел он договорить, как его увели из зала заседаний.
Жалоба мистера Дюстерзивеля содержала преувеличенный отчет о нанесенных ему побоях и убытках.
— Хотел бы я порасспросить его, — сказал Монкбарнс, — зачем ему было околачиваться в руинах монастыря святой Руфи, в таком уединенном месте, в такой час и с таким компаньоном, как Эди Охилтри. Там нет поблизости никаких дорог, и я не думаю, чтобы одна лишь любовь к живописным местам завела немца туда в такую бурную ночь. Можете не сомневаться, что он затевал какую-то пакость и, по всем вероятиям, попался в капкан, который сам расставил другому. Nec lex justitior ulla note 163 .
Note163
Не может быть закона более справедливого (лат.).
Судья признал некоторую загадочность этого обстоятельства и высказал сожаление, что воздержался от допроса Дюстерзивеля, поскольку тот сам подал жалобу. Все же в поддержку обвинения он сослался на показания Эйквудов, описавших, в каком состоянии был найден Дюстерзивель. Эти показания устанавливали также тот важный факт, что нищий покинул амбар, который ему отвели на ночь, и больше не возвращался. Двое работников фейрпортского гробовщика, нанятые в ту ночь для участия в похоронах леди Гленаллен, также показали, что были посланы в погоню за двумя подозрительными людьми, покинувшими руины монастыря святой Руфи при приближении погребального шествия; предполагалось, что они хотели похитить кое-что из украшений, приготовленных для церемонии. Из-за того, что окрестности монастыря малопригодны для верховой езды, преследователи несколько раз теряли этих людей из виду, но наконец обнаружили их в хижине Маклбеккитов. Один из посланных добавил, что он, свидетель, спешившись и подойдя к окну хижины, увидел там Голубого Плаща и молодого Стини Маклбеккита; они сидели вместе с другими, ели и пили, причем упомянутый Стини Маклбеккит показывал какой-то бумажник. Свидетель не сомневается, что Охилтри и Стини Маклбеккит и были теми лицами, которых он и его товарищ преследовали, как сказано выше. На вопрос, почему он не вошел в упомянутый дом, посланный ответил, что не имел на это полномочий, а также, что Маклбеккиты известны как люди, всегда готовые пустить в ход кулаки, поэтому у него не было желания вмешиваться в их дела. Causa scientiae patet note 164 . Все, что он показал, есть истинная правда, и так далее.
Note164
Источник познаний очевиден (лат.).
— Что вы скажете по поводу этих улик против вашего друга? — спросил судья, видя, что антикварий перевернул последний лист.
— Что ж, если бы речь шла о ком-либо другом, я признал бы, что все это выглядит, prima facie note 165 , не очень хорошо. Но я не могу не признать правым всякого, кто избил бы Дюстерзивеля. Будь я чуть помоложе или будь во мне хоть искорка вашего боевого духа, судья, я уже давно сделал бы это сам. Он — nebulo nebulonum note 166 , нахальный, лживый, гнусный шарлатан, который уже надул меня на сто фунтов, а моего соседа сэра Артура — бог знает на какую сумму. Кроме того, судья, я не считаю его другом нашего правительства.
Note165
На первый взгляд (лат.).
Note166
Мошенник из мошенников (лат.).
— Вот как? — удивился судья Литлджон. — Если бы я знал! .. Ведь это значительно меняет дело.
— Совершенно верно! — заметил Олдбок. — Избив его, нищий только выказал бы свою преданность королю, выступая против его врага. Ограбив же его, он обобрал бы проходимца, достояние которого можно отнять по закону. Почему не предположить также, что свидание в руинах монастыря имело касательство к политике, а зарытое сокровище было послано с континента какому-нибудь высокопоставленному изменнику или должно было служить субсидией для какого-нибудь клуба мятежников?
— Дорогой сэр, — воскликнул судья, сразу воспламеняясь от поданной ему идеи. — Вы высказываете мои собственные мысли! Каким счастьем было бы для меня расследовать до конца такое дело! Не считаете ли вы, что нам следует объявить сбор добровольцев и поставить их под ружье?
— Только не сейчас, когда подагра лишает их столь ценного соратника. Но не разрешите ли вы мне спросить кое о чем Охилтри?
— Сделайте одолжение! Только вы ничего не добьетесь от него. Он дал мне ясно понять, что знает, насколько опасно для обвиняемого давать показания; по правде сказать, это действительно приводило на виселицу многих и почестнее его.
— Но все-таки, судья, вы не возражаете против того, чтобы я занялся им?
— Ни в коей мере, Монкбарнс! Я слышу голос сержанта внизу. Пойду и пока что поупражняюсь в ружейных приемах. Бэби, тащи мой мушкет и штык вниз! Там не так слышно, когда мы берем мушкет к ноге.
С этими словами воинственный судья покинул сцену, и служанка понесла за ним оружие.
— Такая девчонка — отличный оруженосец для подагрического рыцаря! — заметил Олдбок. — Ну, Гектор, друг мой, за ним, за ним! Ступай вниз, мой мальчик, и займи его там с полчаса хотя бы разными военными терминами. Хвали его ловкость и выправку!
Капитан Мак-Интайр, как и многие люди его профессии с бесконечным презрением смотревший на солдат штатского звания, которые взялись за оружие без должной подготовки, очень неохотно поднялся и проворчал, что не знает, о чем ему говорить с мистером Литлджоном, и что смешно, мол, глядеть, как старый, больной подагрой лавочник пытается выполнять упражнения, которые под стать заправскому солдату.
— Пожалуй, это и так, Гектор, — сказал антикварий, редко уступавший, когда кто-либо возражал против его предложений. — Пожалуй, это и так — в данном случае и в некоторых других. Но в наши дни страна похожа на истцов в мировом суде, где стороны выступают лично, за отсутствием средств для приглашения профессиональных героев судебного красноречия. И я уверен, что если при таких обстоятельствах люди прекрасно обходятся без изворотливости и многословия адвокатов, то и мы, я надеюсь, справимся, полагаясь только на нашу храбрость и наши мушкеты, хотя нам и не хватает дисциплины, свойственной вам, опытным воякам.
— Право, я ничего не имею против того, сэр, чтобы весь мир сражался, если ему нравится, лишь бы меня оставили в покое, — ответил Гектор, по-прежнему сохраняя упрямое и недовольное выражение.
— Да, ты действительно человек очень мирного нрава, — отозвался его дядя, — настолько мирного, что не можешь спокойно пройти мимо бедного, спящего на берегу!
Однако Гектор, заметивший, куда клонится разговор, и ненавидевший намеки на отпор, полученный им от ластоногого противника, обратился в бегство, прежде чем антикварий успел договорить фразу.
ГЛАВА XXXVIII
Не кража это, не подделка денег.
Так в чем же, наконец, меня винят?
Могила вновь открыта свету дня
И мне дала нежданное богатство.
Счесть грабежом нельзя простой обмен,
Тем более — подарок…
Желая воспользоваться полученным разрешением, антикварий предпочел перейти в камеру, где находился Охилтри, так как вызвать его снова в судебный зал — значило бы придать допросу более официальный характер. Старик сидел у окна, которое выходило на море. Он смотрел, и крупные слезы — казалось, помимо его воли — навертывались на глаза, капали на щеки и сбегали по белой бороде. При всем том черты его были спокойны, а вся поза и выражение лица были исполнены терпения и покорности судьбе. Олдбок незаметно подошел к нему и вывел его из задумчивости, ласково сказав:
— Меня огорчает, Эди, что ты принимаешь это так близко к сердцу.
Нищий вздрогнул, поспешно утер глаза рукавом плаща и постарался придать себе обычный равнодушный и беспечный вид. Все же голос его немного дрожал, когда он ответил:
— Я мог бы догадаться, Монкбарнс, что это вы — или кто-нибудь еще вроде вас — пришли тревожить меня. В тюрьмах и судах хоть то хорошо, что ты можешь выплакать себе все глаза, и никто не спросит тебя, в чем дело.
— Ладно, Эди, — ответил Олдбок, — я надеюсь, причина твоих бед не так страшна, чтобы ее нельзя было устранить.