Антисталинская подлость
Шрифт:
Лично с КЕСТРИНГОМ я больше не встречался. В дальнейшем связь между нами осуществлялась через ХОЗЯИНОВА.
ВОПРОС: Знал ли ХОЗЯИНОВ о подготавливавшихся вами террористических актах против руководителей партии и правительства?
ОТВЕТ: Да, знал. Об этом ХОЗЯИНОВ был поставлен в известность не только мною, но и германской разведкой, так как при первой же встрече после установления между нами связи ХОЗЯИНОВ передал мне директиву немцев: во что бы то ни стало ускорить совершение террористических актов.
Кроме того, ХОЗЯИНОВ передал мне указания германской разведки о том, что в связи с освобождением меня от работы в НКВД и назначением БЕРИИ наркомом внутренних дел германская разведка считает необходимым совершить убийство кого-либо из членов Политбюро и таким образом спровоцировать новое руководство
В этот же период в самом Наркомвнуделе начались аресты активных участников возглавляемого мною заговора, и тут мы пришли к выводу о необходимости организовать выступление 7 ноября 1938 года.
ВОПРОС: Кто это "мы"?
ОТВЕТ: Я — ЕЖОВ, ФРИНОВСКИЙ, ДАГИН и ЕВДОКИМОВ…
В одну из встреч в моем служебном кабинете в Нарком-воде я сообщил ЛАЗЕБНОМУ, что на него в НКВД имеются компрометирующие материалы, что не сегодня завтра его арестуют и что ему грозит гибель.
Я сказал ЛАЗЕБНОМУ: "Выхода у вас нет, вам все равно погибать, но зато, пожертвовав собой, вы можете спасти большую группу людей". На соответствующие расспросы ЛАЗЕБНОГО я ему сообщил о том, что убийство СТАЛИНА спасет
стране. ЛАЗЕБНЫЙ дал мне свое согласие». [389]
Причины ареста и последующего суда над Ежовым легко понять из книги Янсена и Петрова:
«Законность не заботила ежовский НКВД. В январе 1939 года, уже после отставки Ежова, комиссия в составе Андреева, Берии и Маленкова обвинила его в использовании противозаконных методов следствия: " чтобы в и с о не подавлена» была оппозиция Вся их?. поощряло прямо иногда но следствия, ведении арестах перегибы произвол такой пресекло только Ежова товарища лице НКВД?руководство комиссии, членов других Андреева словам По освобождения. обещания на обмен или государства? иностранные?скомпрометировать правительству партии помочь деятельности??шпионской признаниям ложным к склоняли заключенных провокации?;?прямой помощью получены были признания часто Очень людей?. невиновных совершенно оговору организованному приводил следствия характер результат,?Как заключенным. другим внушены быть могли имена обстоятельства, факты, соответствующие так, показаниях полученных друга друг информировали следователи признаний, десятков несколько получить было необходимо зачастую следователю часов 24 течение В «признания»?. показания фальшивые них от тем, заключенным применялись огульно избиения массовые образом, вопиющим самым извращены методы Следственные>. [390]
389
Там же. С. 52–69.
390
Jansen, Petrov. P. 108. Документы, использованные в данном отрывке (ЦА ФСБ. Ф.З-ос. Оп.6. Д.1. Л.1–2) повторно засекречены и недоступны исследователям
Резкой критике подверглась и работа «троек». Андреев и другие члены комиссии сообщили о "серьезных промахах" как в работе «троек», так и т. н. "большой коллегии", которая за одно вечернее заседание нередко рассматривала от 600 до 2000 дел. (Комиссия ссылалась на проверку в Москве альбомов по "национальным операциям"; до утверждения наркомом внутренних дел и прокурором альбомы рассматривались руководителями отделов центрального аппарата НКВД.) Работа региональных «троек» оказалась полностью неподконтрольной НКВД. Около 200 000 чел. были приговорены т. н. "милицейской тройкой", "существование которой было противоправно". Особое совещание НКВД "не собиралось в своем законном составе ни разу".
Как позднее показал руководитель Тюменского оперативного сектора НКВД, аресты обычно производились без достаточных оснований — людей брали под стражу за принадлежность к несуществующим группам, — а «тройка» обычно действовала в согласии с оперативной группой: "На заседаниях «тройки» преступления обвиняемых не рассматривались. Через несколько дней в течение часа я сообщал «тройке» о деле с участием 50–60 человек". В более поздней беседе тюменский руководитель дал еще более подробный отчет о том, как оперативная группа выполняла вынесенные «тройкой» приговоры по "первой категории". Казни приговоренных к смерти проводились в подвале в специальной комнате с укрытыми стенами выстрелом в затылок и вторым выстрелом в висок. Трупы затем увозились за город в крематорий. В Тобольске, куда в 1938 году был переведен сам участник событий, казни проводились прямо в тюрьме и там же закапывались тела; из-за отсутствия места трупы нагромождались друг на друга. Помощник начальника Саратовского УНКВД дал похожие показания: «Основным указанием было завести как можно больше дел, провести как можно быстрее их разработку и с предельно упрощенным расследованием. Что касается количества дел, [начальником НКВД] требовалось [приобщить] всех приговоренных и всех взятых под стражу, даже если на момент ареста они не совершили никакого конкретного преступления".
Заместитель Ежова Фриновский после ареста объяснял, что в НКВД главными следователями были «следователи-ко- лольщики», подобранные в основном из "заговорщиков или скомпрометированных лиц". Они "бесконтрольно применяли избиение арестованных, в кратчайший срок добивались «показаний»". С одобрения Ежова именно следователь, а не подследственный решал, чему быть в показаниях. Впоследствии протоколы «редактировались» Ежовым или Фриновским, обычно без вызова заключенного или просто мимоходом. По Фриновскому, Ежов поощрял использование на допросах физической силы: он лично контролировал допросы и приказывал следователям использовать «методы физического давления», если результаты оказывались неудовлетворительными. Во время допросов он иногда был пьян.
Как позднее объяснял один из следователей, если кто-то был арестован по приказу Ежова, тогда они заранее были убеждены в его виновности, даже если всех улик не доставало.
Они "пытались добиться признаний от такого лица всеми возможными средствами". Арестованный бывший заместитель начальника Московского УНКВД А.П.Радзивиловский привел слова Ежова, который говорил, что в случае отсутствия доказательств "необходимо выбивать их [из заключенных]". По Радзивиловскому, показания, "как правило, добывались в результате пыток арестованных, которые широко практиковались как в центральном аппарате НКВД, так и на местах".
Как начальник Лефортовской следственной тюрьмы, так и его заместитель после их ареста показали, что во время допросов Ежов принимал личное участие в избиении арестованных; Его заместитель Фриновский делал то же самое. Шепилов вспоминает, как после смерти Сталина Хрущев рассказывал своим коллегам, что однажды при посещении кабинета Ежова в Центральном комитете он увидел пятна запекшейся крови на полах и обшлагах ежовской гимнастерки. На вопрос, в чем дело, Ежов с оттенком экстаза ответил, что такими пятнами можно гордиться, т. к. это кровь врагов революции». [391]
391
Ibid. Р. 108–110.
Вскоре после ареста Ежова Сталин осудил его. В мемуарах авиаконструктора А.С.Яковлева читаем: «- Ну, как Баландин?
— Работает, товарищ Сталин, как ни в чем не бывало.
— Да, зря посадили.
По-видимому, Сталин прочел в моем взгляде недоумение — как же можно сажать в тюрьму невинных людей?! — и без всяких расспросов с моей стороны сказал:
— Да, вот так и бывает. Толковый человек, хорошо работает, ему завидуют, под него подкапываются. А если он к тому же человек смелый, говорит то, что думает, — вызывает недовольство и привлекает к себе внимание подозрительных чекистов, которые сами дела не знают, но охотно пользуются всякими слухами и сплетнями… Ежов — мерзавец! Разложившийся человек. Звонишь к нему в наркомат — говорят: уехал в ЦК. Звонишь в ЦК — говорят: уехал на работу. Посылаешь к нему на дом — оказывается, лежит на кровати мертвецки пьяный. Многих невинных погубил. Мы его за это расстреляли». [392]
392
А.С.Яковлев. Цепь жизни. Глава «Москва в обороне», с.509.