Антология осетинской прозы
Шрифт:
Только вбежав во двор, Серафима почувствовала под собой землю. И, разом обретя голос, крикнула:
— Мама!
— О, очаг мой погас! — из открытой двери вылетел испуганный возглас, и вслед за ним на крыльцо выскочила Госка. — Серафима, что с тобой?!
Шаги, гнавшиеся за ней, стихли, не смея ворваться во двор. И Серафима, с трудом переводя дыхание, почувствовала тяжесть в своих руках: она все еще держала ведра, полные воды, и не решалась шага сделать, боясь, что
— Ты же тени своей боишься, — ворчала мать, — кто же послал тебя в такую пору за водой? — Она взяла у дочери ведра. — Господи, я чуть не умерла от твоего крика… Что тебе померещилось?
Госка нашарила в темноте спички, зажгла керосиновую лампу, подняла ее, посветила на Серафиму.
— Присядь. На тебе лица нет.
— Видела его… Это был он…
— Кто-нибудь стоял у ворот?
— У реки… Возле обрыва… Со стороны Маро…
— Тебе, может, померещилось все?
— Мужчина… В руке была у него шапка…
— О Уастырджи, не село у нас, а пустыня. Всего-то несколько стариков осталось…
— Мне показалось, что он гнался за мной…
— Да кто же это мог быть? Уж не дьявол ли?!
Утром Серафима не слышала, как проснулась Госка, как она привстала в своей простой бязевой ночной сорочке, как скрипнула ее кровать…
— Эй, где ты, Серафима? — услышала девушка.
Голос Дунекка она узнала бы даже сквозь сон — густой, грубоватый, гулкий, будто обладательница его говорит с тугоухим, будто она недовольна чем-то и торопится выложить свои обиды.
Дунекка подала голос, потому что не могла войти просто так, без стука. Серафима только приподнялась в постели, собираясь ответить, как дверь распахнулась, и в комнату не вошла, а скорее ввалилась ранняя гостья. Она тяжело дышала, прижимая обе руки к сердцу.
— Такой кошмарный сон мне снился… — Дунекка присела на табуретку у ног Серафимы, закинула одну ногу на другую. — Боже, что за страшный сон!.. Шли мы с тобой по каким-то дорогам… Вроде перед нами оказалась разлившаяся река… Мутная… Говорят, к хорошему… Я тебя не пускала. Но ты не послушалась меня, пошла вброд… Как проснулась, сразу же пришла к тебе…
— Сейчас у каждого на сердце тревога. Где уж хорошему сну присниться…
— Не заболей только… Что-то ты залежалась в постели…
— Почти не спала этой ночью… Так напугалась, что в себя не приду!
— В этом Госка виновата, — послышался голос Дунекка. — Зря пускает тебя на речку…
— Нет, нет! Не померещилось мне! Человека от камня или куста я еще могу отличить… На нем была телогрейка, в руке он держал шапку… Что-то у него еще было в руке, что-то было…
Едва
Женщина испуганно приподнялась и застыла на месте, не зная, как быть и что делать. Но звук у окна не повторился, и она облегченно вздохнула: наверное, послышалось… В последнее время Уалинка ложилась спать не раздеваясь…
Сегодня, расстилая постель, она подумала: люди только ужинать садятся, а для нас уже настала ночь… Дунекка быстро уснула, а Уалинка все думала, думала, думала…
— Господь всемогущий, — прошептала она так, чтобы не слышала Дунекка, — помоги нам…
Снова звякнуло у окна, выходящего на улицу, и негромкий, но тревожный звук этот разбудил Дунекка. Она вскочила с постели, спросила:
— Кого ты ждешь?
— Он не собирался прийти сегодня. Может, тебе обещал?
— Нет, он ничего не говорил…
— Как бы соседи чего не заметили. Сегодня забегала к нам эта старая скряга, жена Дзиппа… А лопатку-то забыли снять…
Вечером, укладываясь спать, они вешали на гвоздь, вколоченный в оконную раму, железную лопатку, которой соскабливали остатки теста со стенок деревянного корыта… Кайти, подкравшись к окну, просовывал в щель проволоку и концом ее постукивал по лопаточке…
— Жена Дзиппа — не охотничья собака, всего не заметит…
— Люди сейчас хуже собак…
В темной комбате конец проволоки дважды ударился о лопатку.
— Я выгляну на улицу из того окна, — сказала Дунекка.
— Будь осторожна…
Уалинка казалось, что все село слышит шаги Дунекка — резкие, осторожные к окну и торопливые обратно…
— Кайти, — сказала Дунекка. — Я выйду к нему.
— Я сама, я одета…
Уалинка на цыпочках вышла на крыльцо — смазанные свиным салом дверные петли не скрипнули. Было светлее, чем она предполагала, еще можно было различить ветви тутовника, росшего во дворе, и даже листья, трепетавшие на ветру. Уалинка оглядела дом Дзиппа. Там еще не спали — сквозь щели ставен пробивался свет.
Когда они вошли в дом и Уалинка приняла от Кайти телогрейку и увидела его глаза, она все еще пыталась понять, что заставило его прийти в неурочный час… Кайти долго не мог стащить с ног сапоги. Мать нетерпеливо замахала рукой, подгоняя его. Потом, взяв мокрые сапоги, забеспокоилась еще больше, поняв, что он перешел Ираф не там, где обычно.
Уалинка и Кайти вошли из коридора в комнату, а Дунекка, тепло одевшись, выскользнула на улицу. Там она затаилась, превратившись в слух и зрение.