Антология осетинской прозы
Шрифт:
Есть своя закономерность в том, что едва ли не каждое, поколение писателей, начиная свой творческий путь, обращается ко временам предреволюционным и революционным, стремясь внести свою лепту в летопись, созданную зачинателями осетинской литературы в конце двадцатых и начале тридцатых годов.
Роман Георгия Черчесова «Заповедь» станет в один ряд со своими предшественниками, дополнив их оригинальной трактовкой темы, свежестью изобразительных красок. Автор проявил добротное знание исследуемого материала и уменье распорядиться им по законам писательского
Прототип главного героя произведения — реальное лицо, человек легендарной славы и биографии. Писатель избежал сухости документальной хроники, остался верным психологической сути образа.
Книга незримыми нитями связана с фольклорными традициями. Доля Мурата Гагаева, его скитания по белу свету, злоключения, дружба, вражда с Таймуразом Тотикоевым — во всем слышится отзвук песен, легенд и преданий гор. Это мета народного характера, народной судьбы.
Жизнь Мурата не только хождение по мукам, но и накопление социального опыта, постижение азбуки классовой борьбы. Он не одинок в жажде счастья, однако у него своя беда и своя ноша, своя боль и своя цель. Острота мысли и неуемный темперамент, чистота побуждений и поступков составляют сердцевину его беспокойной натуры. И в жизненных переплетах невероятной жестокости он не мог не сложиться в сознательного борца, который доискался-таки вожделенной Правды.
Нравственные заветы предков и «домостроевский» семейный уклад, земельные распри и мытарства горцев в дальних странах, личные неурядицы героев и разлом общества в годы революции — вот не претендующий на полноту срез проблематики романа.
Автор чувствует себя раскованно и в описании стихии гор, и в показе реалий жизни, складывавшихся веками, и в лепке образов людей старого мира.
Менее убедителен он в изображении классовых схваток в горниле революции и осиного гнезда народных «радетелей». Писатель словно заспешил к финальным сценам, облегчил себе задачу, больше думая о событийной основе произведения, нежели о мотивированности того, что происходит с персонажами на крутых поворотах истории.
Повергая в прах социально-экономические устои угнетения человека, революция рассеивала и нравственные иллюзии, которые опутывали его, проникая во все сферы бытия — общественные и личные, политические и морально-этические.
Литература всегда чутко внимала голосу времени, лучшие образцы ее стали хрестоматийными. Новизна жизнепонимания находила воплощение в яркой образности письма, в зоркости художественного мышления тех, кто стоял у колыбели советской осетинской прозы.
Новому поколению прозаиков приходилось преодолевать не только «сопротивление» жизненного материала, но и соблазны проторенных путей. И они смогли подтвердить свою творческую самостоятельность как в выборе угла зрения, так и в использовании средств выразительности.
Ломка частнособственнической психологии и стройка нового на началах коллективизма составляли сущность классовой борьбы на селе, порождавшей множество трагедий, ибо
Процесс приобщения социально многослойного крестьянства к идеям социализма отражен в романе Владимира Секинаева «Ущелье Батара», в повестях Михаила Басиева «Млечный путь» и Ахсара Чеджемова «Белая бурка».
Несомненно сосредоточенное внимание авторов к разительным переменам в облике села и к обусловленным ими сдвигам в умонастроениях людей. Герои произведений под напором торжествующей правды проникаются психологией большевизма.
Горцы освобождаются от тисков безземелья, возвращаются на равнину, покинутую предками. Из тьмы веков они выходят раскрепощенными, однако отягощены грузом отмирающих понятий и представлений. И эта накипь снимается с их душ в бореньях с самим собой и с тем, что впитано с молоком матери. Извечный спор старого и нового обретает характер острой классовой борьбы. Исход ее предрешен логикой развития событий, формирующихся взаимоотношений героев произведений.
Повести и романы Кудзага Дзесова, Казбека Бадоева, Георгия Дзугаева, Гафеза, Алексея Буклова, Анатолия Жажиева и других расширили идейно-тематические горизонты осетинской прозы, вновь внесли в нее освежающую струю революционной борьбы, опаляющее дыхание военной бури, миропонимание человека труда.
Мосты между прошлым и настоящим сжигают те, у кого не чиста совесть. Мудро сказано: кому нечего вспомнить, тот, по существу, не жил. Люди, взращенные на энтузиазме созидания, и героический подвиг называют ратным трудом. Замечено поэтом: из одного металла льют медаль за бой, медаль за труд.
Именно такие надежные люди, всегда готовые перековать мечи на орала, приняли на свои плечи тяготы долгой и тяжелой войны. И вполне понятно, что солдатское мужество советского человека привлекает писателей как подвижническая самоотверженность «не ради славы, ради жизни на земле».
Предан этой теме Тотырбек Джатиев, автор документальных повестей о тех, кого «водила молодость в сабельный поход». Илита Даурова и Астан Кесаев, Коста Кочиев и Бета Цаллагов встают перед читателем в ореоле воинской славы. Им доводилось решать на поле брани локальные задачи на ограниченном плацдарме, и хроникальная канва произведений определяет принцип создания их образов — предпочтение отдается факту, эпизоду, событию.
В книге «Сабельный звон» в центре внимания писателя оказалась личность иных масштабов боевой деятельности, иной духовной мощи. Исса Плиев — легендарный полководец, обладавший даром стратегического мышления, громадным опытом ратника, большим человеческим обаянием. Оставаясь воином, он доблестно выполнял свой партийный и гражданский долг, и стал примером подражания для новых поколений.
Невозможно объять необъятное и все же писатель стремится охватить все самое значительное в многотрудной судьбе генерала, начиная с детства и кончая крупнейшими операциями, осуществленными под его руководством или с его участием.