Антология Сатиры и Юмора России ХХ века
Шрифт:
— Учись изгибаться. Прямые пути далеко не ведут.
Ничего, думал Ясенек, сейчас я поизгибаюсь, но зато потом покажу Солнцу свою прямоту.
Так он тянулся и изгибался, тянулся и изгибался. И вот уже он поднялся выше всех, и перед ним открылось Солнце, такое ясное, светлое…
Вот это была радость! Все-таки он не зря изгибался, все-таки донес до Солнца свою стройность и прямоту!
Он окинул себя ликующим взглядом и ужаснулся. Ничего прямого в нем не осталось, он был весь искривлен, изломан, как те пути, по которым ему пришлось пройти. Он-то думал, что кривые пути останутся где-то сзади, что о них никто не вспомнит, а он, оказывается, принес их с собой, и теперь ему никогда от них не избавиться.
Ах эта сказка, эта небыль,Она бывает не права,Когда с земли уводит в небоТо, что годится на дрова.Но не права порой и быль,Когда, рассудку на потребу,Спокойно превращает в пыльТо, что почти достигло неба.Костер в лесу
Костер угасал. В нем едва теплилась жизнь, он чувствовал, что и часа не пройдет, как от него останется горстка пепла. Маленькая горстка пепла среди огромного дремучего леса.
Костер слабо потрескивал, взывая о помощи. Красный язычок лихорадочно облизывал почерневшие угли, и Ручей, пробегавший мимо, счел нужным осведомиться:
— Вам воды?
Костер зашипел от бессильной злости: ему не хватало только воды в его положении! Очевидно поняв неуместность своего вопроса, Ручей прожурчал какие-то извинения и заспешил прочь.
И тогда над угасающим Костром склонились кусты. Ни слова не говоря, они протянули ему свои ветки.
Костер жадно ухватился за ветки, и — произошло чудо. Огонь, который, казалось, совсем в нем угас, вспыхнул с новой силой.
Вот что значит для костра протянутая вовремя ветка помощи!
Костер поднялся, опираясь на кусты, встал во весь рост, и оказалось, что он не такой уж маленький. Кусты затрещали под ним и потонули в пламени. Их некому было спасать.
А Костер уже рвался вверх. Он стал таким высоким и ярким, что даже деревья потянулись к нему, одни — восхищенные его красотой, другие просто, чтобы погреть руки.
Дальние деревья завидовали тем, которые оказались возле Костра, и сами мечтали к нему приблизиться.
— Костер! Костер! Наш Костер! — шумели они. — Он согревает нас, он озаряет нашу жизнь!
А ближние деревья трещали еще громче. Но не от восхищения, а оттого, что Костер подминал их под себя, чтобы подняться еще выше. Кто из них мог противостоять дикой мощи гигантского Костра в лесу?
Но нашлась все-таки сила, которая погасила Костер. Ударила гроза, и деревья роняли тяжелые слезы — слезы по Костру, к которому привыкли и который угас, не успев их сожрать.
И только позже, гораздо позже, когда высохли слезы, они разглядели огромное черное пепелище на том месте, где бушевал Костер.
Нет, не Костер, Пожар. Лесной пожар. Страшное стихийное бедствие.
Любезность
— О, простите, я не одето! — улыбнулось Солнышко и натянуло на себя тучку.
— Ну, не сидеть же вам в темноте! — нахмурилась Тучка и зажгла молнию.
— К вашим услугам! — сверкнула Молния. — Что бы такое вам зажечь?
И она зажгла домик.
— С вашего позволения, я сгорю, — зарделся Домик. — Но вы не беспокойтесь, я оставлю по себе пламя…
И Домик поджег соседние домики.
— Рады стараться! — загорелись Соседние Домики и подожгли весь город.
Земля была растрогана.
— Вы очень любезны, — сказала она и посыпала голову пеплом.
Обвал
Горные породы несутся с горы, увлекая за собой широкие породные массы. Главное, говорят, стабилизировать положение. Пока еще наш обвал движется вниз, но мы этот процесс остановим.
— А как? — сомневаются породные массы.
— Остановим, стабилизируем. А потом — не сразу, конечно, а постепенно, наращивая мощности и скорости, двинемся вверх по склону.
По законам физики такое невозможно, а другие законы пока не работают. Уже приняты, но еще не работают.
Однако хочется верить, что они заработают. Хочется мерить, что процесс будет остановлен, положение стабилизировано, а потом весь этот обвал двинется вверх по склону. Не сразу, конечно, а постепенно, наращивая мощности и скорости.
Запретный плод
Вышел на свободу Запретный Плод, и очень ему там не понравилось. Прежде, когда он в запрете сидел, все им интересовались. Ах, говорили, как он сладок, Запретный Плод! Вот бы его попробовать!
А теперь вообще внимания не обращают. Если же обратят как-нибудь ненароком, то тут же воскликнут: «Это еще что за фрукт?»
Сортом интересуются. Свежий, спрашивают, или не свежий. Прежде вся его свежесть была в запретности, а теперь им настоящую свежесть подавай!
А он, откровенно говоря, порядком подгнил у себя в запрете. Условия там — сами понимаете. Да и за столько-то лет! Под семью замками, без свежего воздуха. И теперь во всей этой гнилости, прелости, затхлости — на свободу. Конечно, они носы воротят. Ничего себе, говорят, фрукт!
Взмолился бедняга:
— Верните меня обратно в запрет! Я вам на свои деньги замки куплю, только никуда меня из запрета не выпускайте!
Но кто ж его вернет обратно такого? Запрещать нужно что-то хорошее, чтоб оно стало еще лучше от запрета. А запрещать плохое, никому не интересное — какой смысл? От него и так носы воротят.
С тех пор как поубавилось запретных плодов, жизнь уже не кажется нам такой сладкой.
Соседки
Вот здесь живет Спесь, а через дорогу от нее — Глупость. Добрые соседки, хоть характерами и несхожи: Глупость весела и болтлива, Спесь мрачна и неразговорчива. Но — ладят.