Антология сатиры и юмора России XX века. Том 21
Шрифт:
Вдруг в тылу у родственников послышался грохот. По крыше ползли четыре брательника Самопаловы: писатель, художник, мотоциклист и big beat.
— Отступаем! — скомандовал родственник Дмитрий и первым спрыгнул вниз. За ним сиганули с крыши родственник Кока и родственник Гога.,
Бойцы самообороны в ужасе склонились, вообразив себе превращение этих мощных организмов в лепешку, в кисель, в жидкость. Однако родственники приземлились благополучно и бросились наутек в разные стороны.
В 8 часов 30 минут на северной торцовой стороне дома появилась первая трещина. В трещину высунулась Мария
— Ратуйте, люди добрые!
В 8 часов 45 минут у парадного подъезда скопились все жильцы дома № 14, а также сочувствующая публика из соседних домов. Домашние животные: кошки, шпицы, фокстерьеры, доги — прыгали из окон на мостовую. Выпущенные из клеток чижи, канарейки, попугаи многоцветным облачком парили над толпой. Из водосточных труб лилась изумрудная вода аквариумов, а в ней струились вуалехвосты, красноперки, вьюны. Хлопали ставни, скозняки гуляли по опустевшим квартирам, опрокидывая горшки с вечнозеленой флорой. Слышались стенания. Жильцы тосковали по оставленным вещам, по предметам обихода, по дорогим и милым безделушкам.
В толпе метался во вздутом женином халате техник-смотритель.
— Граждане! — кричал он. — Я произвел расчет. Дом еще может продержаться двадцать семь минут. Можно еще что-то спасти! Надо только открыть парадное! Очистить вестибюль!
— Открывай парадное!
— Ломайте двери!
— К чертям собачьим!
— Гарнитур, родненькие, только купили! Семь лет копили, не пили — не ели!
— Ломай!
Двери уже гнулись под напором толпы, а внутри Попенков спокойно завязывал галстук, вкалывал в него бриллиант, полировал ногти, влезал в чугунные сапоги.
— Ты что-нибудь придумаешь, правда? — металась подпрыгивая, как пушбол, Зинаида. — Ты найдешь выход, милый, родной, гений человечества, моя гигантская Стальная Птица? Жужо жирнава жуко журо?
— Ноки мурлоки квакл читазу! — спокойно ответил Попенков. — Ты боишься этой толпы, моя Лорелея? Жалкая толпа, вшивота. Десять минут работы для циклона. Филио дронг чириолан!
И одним махом сорвав все гвозди, он распахнул дверь и предстал перед жильцами.
Наступила тишина. Техник-смотритель, вспомнив вчерашнюю таску, спрятался в толпе.
— Зачем вы собрались? Чего вы хотите? — спросил Попенков, скрестив руки на груди.
— Хотим вышвырнуть тебя вон, Стальная, — ответил перебинтованный и совершенно героический Фучинян.
— Вышвырнуть вон? — усмехнулся Попенков. — А теперь выслушайте мои условия. — Глаза его зажглись далеким тайным и страшным огнем, из горла вырвались звуки, похожие на реактивные выхлопы. — Дронг халеоти фынг, сынг! Жофрыс хи ласр фури талот…
— А мы вашего языка не понимаем! — крикнули из толпы. — Уходите, товарищ, покуда цел!
Попенков с видимым усилием перешел на русский язык:
— Мои условия таковы. Все возвращаются по своим квартирам, получают ткацкие станки, станки прибудут к вечеру, и — за работу. Понятно? Кое-кем, конечно, придется пожертвовать. Некоторые будут подвергнуты чизиоластрофитации. Чучу-ху, клочеки, дрочеки?
— Если ты нас хочешь взять на понял-понял, — сказал Фучинян, — то мы сами тебя возьмем на понял-понял. Понял?
Он еще придвинулся, и все придвинулись,
В какое— то мгновение настала вдруг полная тишина, и в это мгновение влетел дробный приближающийся цокот копыт. Стук копыт в Москве — явление из ряда вон выходящее, все обернулись и увидели в конце Фонарного переулка галопирующую белую лошадь, на которой восседал начальник ЖЭКа Николай Николаевич Николаев.
Было 9 часов 15 минут утра. Николаев возвращался из райжилуправления со щитом, да еще и на белой лошади с широкой грудью, с округлым мощным крупом, с лукавыми розовыми глазами, с челкой, развевающейся, как праздничный флажок. Неторопливо галопируя, лошадь напоминала старинную каравеллу, весело идущую по свежему морю под раздутыми белыми парусами.
Приблизившись и увидев толпу возле подъезда, увидев распахнутые окна и разветвленные трещины в стенах, Николай Николаевич вытащил из-за пазухи сверкнувший на солнце корнет-а-пистон и приблизил его к губам.
— Граждане родные, сестры и братишки! — торжествующе запел корнет. — Райжилуправление выделило дом! Дом восьмиэтажный, весь почти стеклянный, весь почти пластмассовый, уверяю вас! В сказочном квартале, в экспериментальном, всем на загляденье высится чертог! Голубые ванные, рядом унитазы, мусоропроводы ожидают вас! Каждому солярий, каждому дендрарий, каждому столовую, каждому бассейн! Собирайтесь, граждане, сестры и братишки, пестрым караваном к счастью потрусим!
— Ура! — закричали все жильцы и, забыв про Попенкова, ринулись в свое расползающееся жилище за вещами. Попенков успел юркнуть в лифт.
В девять часов тридцать минут к подъезду подошел обоз, посланный райжилуправлением. Это были мохнатые живчики-пони, задорно грызущие узорные удила, бьющие сильными копытцами в асфальт. Они были запряжены в небольшие, но вместительные тележки, украшенные фольклорной резьбой.
В девять часов тридцать девять минут погрузка скарба была закончена, и обоз весело побежал по Фонарному переулку. Цокали копытца, звенели бубенчики, реяли цветные ленты и флажки, играли гармоники, гитары, транзисторы, а впереди скакал на белом коне Н. Н. Николаев с корнет-а-пистоном. Длинный караван змеился по московским улицам, направляясь к новой жизни в Новые Черемушки.
В девять часов сорок четыре минуты дом № 14 рухнул. Когда рассеялась кирпичная пыль, немногие оставшиеся в Фонарном переулке увидели, что над руинами высится лишь шахта лифта. Через некоторое время из ее глубин начал подниматься лифт. В нем стоял замкнутый, ушедший в себя Вениамин Федосеевич Попенков.
Когда лифт остановился на предельной своей высоте, Попенков открыл двери, присел на корточки и застыл, вперив безжизненный взгляд в необозримое пространство. Никто не знает, о чем он думал и что он видел вдали. Неизвестно также, видел ли он, как по Фонарному переулку, подобно пушболу, прокатилась, подпрыгивая, Зинаида.