Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 27. Михаил Мишин
Шрифт:
Досказать ему не дали.
— Какая наглость! — выкрикнул оплеванный Марципановым гражданин.
— Вот, — кивнул Марципанов. — Так и надо было сказать!
— Но ведь это же издевательство! — воскликнула дама, сидевшая сзади. — Бандитская выходка!
— Правильно! — сказал Марципанов. — А чего же вы раньше-то молчали?
— Жулик! — уверенно сказала старушка. — Воблой называет, а сам и не выпивши!
Широколицый мужчина взял Марципанова за локоть.
— Хватит! — громко сказал он. — Я тебе покажу как над
— Вы что? — сказал Марципанов, пытаясь выдернуть руку. — Я же сказал: не пил я. Это эксперимент был, понятно?
— Вот раз не пили — в милиции объяснитесь! — дернул шеей худой. — Раз трезвый плевали!
Троллейбус подъехал к остановке, и широколицый начал тянуть Марципанова к выходу. Марципанов уперся. Пока они пихались, троллейбус поехал дальше.
— Ты у меня выйдешь! — сказал Марципанову широколицый, вытирая пот со лба. — Поможете мне на следующей остановке? — обратился он к худому гражданину.
Худой гордо кивнул.
Марципанов опечалился. Он повертел головой — вокруг были нелюбезные, недружественные лица. В милицию не хотелось, и выход был только один.
Марципанов бросил голову на грудь, подогнул колени и стал падать на широколицего.
— Ну-ну! — закричал тот, отпихивая Марципанова. — Не прикидывайся!
Марципанов качнулся в другую сторону и попытался облобызать старушку.
— Все ж таки он пьяный! — сказала старушка.
Марципанов опустился на пол и горько зарыдал.
— Ну! — с торжеством сказала старушка. — Как есть,
нажрался. Нешто трезвый так валяться-то будет?
— А зачем он про эксперименты болтал? — спросил с сомнением широколицый.
— Господи! Да по пьянке-то чего не скажешь! — разъяснила умная старушка. — Сосед мой, как напьется, так все то же — про политику говорит да про экономию. Пока к жене целоваться не полезет, так и не видно, что в стельку!
— Понюхать надо! — предложила дама, сидевшая сзади. — Пахнет от него алкоголем?
— Одеколоном пахнет, — сказал широколицый, посопев возле Марципанова. — Одеколон, наверное, и пил.
— Опытный, — сказал кто-то. — Все знает.
При этих словах широколицый зарделся, взял Марципанова под мышки и уложил на сиденье.
— Может, все-таки вызвать милицию? — неуверенно предложил худой гражданин в очках.
Марципанов вздохнул и плюнул в его сторону.
— Это другое дело, — сказал худой.
Старушка с сумкой наклонилась над Марципановым и потрясла его за плечо:
— Тебе выходить-то где, слышь, парень? Едешь-то ты куда?
— Любовь — кольцо! — промычал, зажмурившись. Марципанов.
— Ну вот, — сказала старушка. — Кто до кольца едет, помогите выйти ему. А то, не ровен час, под колесо попадет, пьяный же.
И старушка заспешила к дверям. Ей пора было выходить.
Все замолчали. Марципанов осторожно приоткрыл один глаз. Вокруг стояли люди. Добрые, внимательные, сердечные. Но трезветь не стоило.
Во всяком случае, до кольца.
Лежа в кровати, Шляпников дочитал последнюю страницу брошюры «Как себя вести» и заснул. Проснулся он другим человеком — он теперь знал, как себя вести.
Утро начинается со службы. Шляпников пришел на работу, сел за стол, откинулся на спинку стула и стал глядеть на сотрудников. Сотрудники приходили, усаживались, доставали из своих столов входящие и исходящие. Без пяти девять, как обычно, пришел Дорофеев и, как обычно, принялся с каждым здороваться.
— Здравствуйте, Борис Андреич, — бормотал Дорофеев, протягивая руку для пожатия. — Здравствуйте, Пал Палыч… Здравствуйте, Анечка! — сказал Дорофеев и протянул руку Анечке. — Чудесная у вас сегодня прическа.
— Ой, что вы! — расцвела Анечка и протянула руку Дорофееву.
— Постыдились бы! — раздался голос Шляпникова.
— Что такое? — испуганно посмотрели на него Анечка и Дорофеев.
— Хамство какое! — сказал Шляпников. — Пожилой человек!
— Что? Почему? — зашумели сослуживцы.
— Потому! — произнес Шляпников. — Разве мужчина даме первым руку подает?! Бескультурье! А вы, Аня, тоже вели бы себя поприличней! А то вот так, один руку протянет, другой. А там вообще…
Анечка заплакала. Дорофеев взялся за сердце.
Шляпников поморщился и сказал Дорофееву:
— Полюбуйтесь! Довели даму до слез! Культурный человек на вашем месте хоть воды бы подал!
И Шляпников вышел из комнаты. В остальном рабочий день прошел спокойно, потому что Шляпников решил себя пощадить и не трепать нервы по мелочам.
После работы Шляпников зашагал к магазину. Надо было купить подарок ко дню рождения Петухова.
Народу в магазине было много. Но очередь оказалась какая-то вялая, неразговорчивая. Да и продавщица работала быстро. Шляпников совсем было скис. Но, подходя с завернутым в бумагу галстуком к выходу, он приободрился. У дверей стояли люди, пропуская входящих с улицы. Шляпников ринулся вперед и прямо в дверях сшибся с заходящей в магазин бабушкой.
— Спятила, старая? — вежливо спросил Шляпников. — Совсем одурела?
— Ты что, сынок? — напугалась бабушка. — Дай пройти-то…
— Во-первых, надо говорить «пожалуйста», — сказал Шляпников. — Темнота! Во-вторых…
— Чего там встали? — крикнули сзади. — Пропустите женщину-то!
— Деревня! — бросил через плечо Шляпников. — У магазина культурные люди сперва пропускают выходящих, а уже потом лезут. А эта прет, как танк. На похороны свои, что ли?
Когда Шляпников с женой пришел к Петуховым, гости уже сидели за столом, ели, пили, курили, шумели.