Антология советского детектива-38. Компиляция. Книги 1-20

Александров Владимир Григорьевич

— Это вам с рук не сойдет, — шипел Дэвид Кудрофф, набирая номер за номером.

— Это ваше? — интересовался пограничник, демонстрируя потрепанный томик или очередной предмет профессорского белья.

«Победителей не судят… — как заклинание, твердил Соломин. — Победителей не судят…»

Он знал: если сейчас обнаружится хотя бы один не отраженный в договоре, а значит, запрещенный к вывозу документ Института киберфизики, он будет на коне. Потому что именно тогда можно будет начать задавать другие вопросы: и по участию в шпионаже профессора Смирнова, и по роли в деле малозаметного частного предпринимателя Алека Кантаровича — в общем, много всяких вопросов…

— Это ваше? — доставал очередной предмет пограничник.

«Ни единой

бумажки… — тупо констатировал непреложный факт Соломин, — ни единой!» Брать профессора было не за что.

— Юрий Максимович, вас к телефону, — подошел помощник.

— Кто?

— МИД. Андрей Андреевич…

Соломин поморщился. Он совершенно точно знал, что сейчас произойдет: ему навтыкают, да так, что он будет вздрагивать, вспоминая этот день, еще много-много дней.

Пограничник вытащил последний предмет и приподнял чемодан. Тот был пуст. Совершенно пуст.

— Товарищ полковник, — напомнил о звонке из МИДа помощник.

— Стоп, — выставил руку Соломин, — а где договор?

Шесть часов назад в этом самом чемодане лежал сверхважный для обеих сторон договор с Институтом киберфизики. Теперь не было даже его.

Иммигрант

Алек добрел до проходной Института кибернетической физики уже к началу ночи. Вообще-то, Алек имел привычку приходить на работу в два часа дня. Зато покидал он рабочее место тоже не ранее двух часов пополуночи. Эта привычка у Кантаровича выработалась со времени учебы. Начиная с первого курса, он всегда прогуливал первые пары, пользуясь тем, что отец вел основной предмет — математическую физику, и разговоры на тему посещаемости и успеваемости в деканате заканчивались в пользу Алека.

Впрочем, несмотря на постоянные пропуски и прогулы, он действительно был одним из лучших студентов института. Но вот эти его ночные бдения доставляли ему особое удовольствие потому, что именно в эти часы он чувствовал себя властелином мира. Он царил над спящими президентами, министрами и академиками. Он думал за всех мудрецов, видящих сладкие или тревожные сны. Он строил планы завоевания мира…

— Куда прешься!!! — заорали из окошка авто, и замечтавшийся Алек отскочил.

Из-за шлагбаума одна за другой выезжали машины запоздало окончивших трудовой день сотрудников, и лишь один Алек стремился внутрь. И это не было чьей-то злой волей или приказом начальства; сколько он себя помнил, Алек Савельевич Кантарович сам решал, как ему поступать.

— Да-да, только сам, — пробормотал Алек.

Он вообще всю жизнь старался быть независимым, вот только независимость давали лишь две вещи: власть и деньги, а в Советском Союзе получить власть, не вступая в компартию и не участвуя в общественно-политической жизни государства, было невозможно. То есть варианты, конечно, были. Например, можно было родиться в семье партбосса союзного масштаба или хотя бы войти в его семью на правах зятя.

Алек с юности относился к такому варианту очень серьезно и даже попробовал высчитать, какая из одноклассниц может в итоге привести его к заветным высотам. Он даже пошел на преступление! Втихаря выкрал из учительской журнал, где были записаны все родители одноклассников, и — о ужас! — у большинства одноклассниц отцов либо вовсе не оказалось, либо — в самом лучшем случае — они работали главными инженерами каких-то невнятных «ящиков». Так что самым высокопоставленным среди отцов девочек оказался папа Нади Спиридоновой — парторг автобазы.

Алек сжег журнал в ближайшем скверике. С выгодной женитьбой явно не складывалось. Нет, он все же приударил за Надькой. Она, обделенная вниманием мальчиков по причине высокого роста, готова была на многое, а уж потискаться в лифте или подъезде Алеку перепадало регулярно. Но главных задач — вхождения во власть или сколачивания капитала — это не решало, а Кантарович мечтал стать миллионером, причем настоящим, долларовым.

Алек перепробовал множество способов — вплоть до

торговли кассетами, шмотками и даже ворованными на подмосковных складах сигаретами. Конечно, узнай о таких приработках пионера Кантаровича его пионервожатая, он моментально бы лишился и галстука, и учебы. Но он был неглупым мальчиком и выделялся не только тем, что, несмотря на издевательства одноклассников, продолжал дружить с Надей Спиридоновой, но и тем, что учился на пятерки, нормы ГТО сдавал на «отлично», а все общественные нагрузки нес безропотно. Собственно, лишь поэтому, когда в школу приехал участковый со сторожем автобазы опознавать мальчика, который утащил через забор запчасти из вскрытого склада, он не узнал Алека и прошел мимо аккуратно причесанного на прямой пробор пионера в отглаженном школьном костюмчике.

Нет, Алек так и не стал зятем парторга автобазы Спиридонова — Надя осталась одна, забеременела — сразу после выпускного. Ясно, что Алек, как честный человек, взял на себя расходы, то есть заплатил за аборт двадцать пять рублей, и сразу же прямо объявил Наде о разрыве отношений. А затем был физико-технический институт, куда его заставил пойти отец, профессор физики, аспирантура и наконец-то — после бесчисленных проверок и согласований — поездка по обмену в США. Там Алек и остался.

Времена настали новые, и никто не стал заводить дел, рвать волосы и требовать наказания для сбежавшего аспиранта. В Америке же Алек окончательно убедился, что все самые крупные капиталы заработаны самым бесчестным путем. Именно так, как утверждали его кумиры И.Ильф и Е.Петров в бессмертном произведении «Золотой теленок». И именно тогда иллюзии были им окончательно утрачены, он увидел жизнь как она есть: огромная пирамида наживы, и он — маленький бедный человечек в самом ее низу.

— А это неправильно, — пробубнил под нос Алек и, повернув ключ, толкнул дверь и оказался у себя, на огромном институтском чердаке.

Запустил компьютер и тут же дистанционно просмотрел приходившие на его домашний телефон звонки. Прежде чем сообразить позвонить на сотовый, Павел Матвеевич звонил ему из Штатов на домашний восемь раз! А вот его дочь, два часа назад как прибывшая в Москву Соня Ковалевская, так и не объявлялась.

«Не попала бы в серьезную беду…» — встревожился Алек, ему лишние расходы на выкупы и отмазки были ни к чему. Но тут уже он поделать ничего не мог: Сонечка определенно была дурой. Только ведь дура могла сменить сытое и безопасное существование там на полную неизвестность здесь. Алек добровольно в Россию не вернулся бы ни за какие коврижки.

А пришлось…

Ньютон

История возвращения Алека в Россию не была в числе его любимых, ибо поднимался он здесь долго и с трудом. И первым делом запустил срочное производство визиток и бланков. Три компьютера, два принтера, один бэушный ксерокс и два студента-вечерника из его же института давали ему неплохую денежную прибавку. Плюс ко всему вскоре появились знакомые полиграфисты, которым он таскал заказы на фирменную продукцию для новых русских бизнесменов. И в конце концов он отыскал ходы в регистрационную палату, где за два часа ему выправили документы на издательско-полиграфическую фирму — издательство «Научная мысль. XXI век».

Первым делом после регистрации он обратился к лучшему другу отца, Илье Иосифовичу Рунге, вице-президенту Академии наук. Захватив по дороге в одном из первых валютных магазинов на Арбате приличный коньяк, дорогие сигары и отличный немецкий окорок, Алек весь вечер охмурял старика и убедил-таки, что спасение российской науки в руках самих научных руководителей.

Уже утром был подписан договор о совместной деятельности между издательством Алека и Академией наук. И в полном соответствии с этим договором Алек стал единовластным хозяином всех накопленных многими поколениями ученых России и СССР научных знаний, облеченных в печатную форму с помощью издательства-монополиста «Научная мысль. XXI век».