Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
«Расскажи о нас людям… Расскажи о нас нынешним комсомольцам, тем, кто водит комбайны, возводит новые здания, учит детей… У нас также были бы дети, может, и мы провожали бы сыновей в армию, а дочерей готовили б к венцу… Прошумели над Трудовачем десятки лет, а нам тогда не всем еще было по двадцать… Пойми нас правильно, товарищ-брат… Не слава нам нужна. Мы хотим всегда быть вместе с вами, жить в ваших сердцах, ваших делах. Мы — это не только шестерка трудовачских комсомольцев. Мы — это те, чьи имена высечены на обелисках возле сельских Советов, Дворцов культуры, школ…
Те, кто кровью своей оросили ростки новой жизни на западноукраинских
Расскажи…. Расскажи…»
Рассказываю, как знаю, как умею. По крайней мере, хоть об одном из гордой стаи «ястребков».
Весной сорок пятого года, не простившись с товарищами, умчался Владик Иванюк во Львов.
— Хочу учиться и работать, — заверял он одного из руководителей школы ФЗУ.
О начале своего жизненного пути Владимир думал с горечью. Мучила совесть. Как и чем оправдает он то, что было?..
Володю затянули в лес «повстанцы», когда еще шла война. Немаков, швабов, мол, будем бить. Украина должна стать самостийной… Именно теперь, мол, надо об этом думать, пробуждать национальную сознательность у людей!
Юноше с романтическим характером импонировала таинственность лесных укрытий, конспирация, пароли, псевдо.
Оуновцы, как пауки, затягивали в свои сети несчастную жертву. Сначала невинное поручение: узнать, как трудовачцы, ну, к примеру, соседи, встречают воинов Советской Армии, о чем беседуют с солдатами, чем интересуются. Потом — что говорил секретарь райкома партии, приехавший в Трудовач? Кто его охранял? Собираются ли организовать в селе колхоз?
На «акции» Владика не брали. Очевидно, не понравилось поведение парнишки руководителю «надрайонного провода» Голубю, который заставлял деда Гаврилу пить деготь, чтобы впредь не угощал «советов» водой из колодца. Интересно, что бы сделал Голубь, ежели б дознался, что дед Гаврила бывало сам не съест, а их, соседских ребятишек, непременно угостит медом из собственного улья…
Володя твердо решил вырваться из-под опеки «надрайонного». Но как он появится в Трудоваче?
Когда сумерки окутали село, Владимир осторожно подошел к угловому окну своей хаты, легонько, словно кошка, стал скрести о стекло. На суровое отцовское «кто?» шепотом ответил:
— Я, Владик… Не узнаете?
Свет ночника дрожал то ли от сквозняка, подувшего из сенных дверей, то ли от подрагивания руки Дмитрия Андреевича — отца Владика.
— Чего притаился? — не поздоровавшись, грозно спросил отец. — Кто людскую кровь понюхал, людоедом становится. Прочь со двора! Ты опозорил наш честный хлеборобский род. Мать, родившую тебя, люди прокляли… Иди к ним, к людям, проси прощения. У меня больше нет сына! Нет!..
Несказанной болью обожгли сердце отцовские слезы. Ночник выпал из дрожащих отцовских рук, тьма заслонила глаза ему и сыну.
Владимир отшатнулся от родного порога, поднял воротник, насунул на лицо фуражку. Что-то терпкое подкатилось к горлу, мешало говорить, дышать, думать… Только протяжное материнское: «Сыночек мой, несчастье мое…» — донеслось из темного угла хаты.
Это тебе, Владимир, совет и напутствие в юной жизни!
Это тебе, Владимир, отцовское благословение!
За поворотом остановился, огляделся. Лес, подступавший к селу, пугал Владимира не только темнотой. Нет, туда Владимир не сделает и шагу… Убьют… Замучают…
На горизонте замигали огоньки… Нет, это не облава. Послышался гудок: «Ту-да!.. ту-да!..»
Владимир не колебался, пошел в манящую даль майского рассвета.
На станции бросил в почтовый ящик коротенькую записку секретарю райкома партии: «Уважаемый тов. Земляной! Дорогой Петр Васильевич! Отец мой родной! Берегитесь… Охраняйте комсомольского секретаря Михаила Кухту, инструктора Олю Головань, заместителя начальника райотдела госбезопасности Тимофея Антюфеева. Эсбисты вынесли вам смертный приговор».
Не подписался — не поверят. Возможно, письмо вызовет удивление, а может быть, их кто-нибудь уже предупредил? Владимир поступил, как подсказывала совесть. Он давно с любовью тянулся к Петру Васильевичу.
«Где он сейчас, хлопотливый, преждевременно поседевший товарищ Земляной? — подумал Владимир, возвращаясь из очередной прогулки по Высокому замку. — Может, сидит сейчас в низенькой, покосившейся от времени, продуваемой ветрами хате на околице Трудовача и вместе с секретарем сельского Совета думает думу?» Дошли до Владимира слухи, что в селе создали инициативную группу для организации колхоза. Подали заявления Дмитрий Болюбаш, Дмитрий Дикало, Павел Мокрый, Екатерина Болюбаш, Анна Мокрая… Хорошие люди — смелые, трудолюбивые, крепкие. Поняли они, что в колхозе — большая сила. От такой силы и схроны взлетят в воздух, как от взрывчатки.
Секретарь сельсовета — отец Владимира, Секретарь райкома никогда не упустит случая посоветоваться с ним. Мыслителями, сельскими философами величает Земляной отцовых ровесников-единомышленников.
На высокое и почетное звание мыслителя, сельского философа Володя не претендовал. «А отцовским сыном, его единомышленником все-таки стану, плечом к плечу буду шагать с ним по жизни, неотступно идти по его стопам», — с такими думами парнишка почти на ходу вскочил в вагон «двенадцатки».
«…Осиротели мы теперь, сынок… Отца замучили ироды, все выспрашивали о тебе… Будто убежал ты с поля боя. Предателя, дезертира, продажную шкуру, говорили, выплодил. Отец зубы стиснул, ничего им не сказад… А товарищу Земляному хорошее о тебе говорил. Верил, что с чистой совестью возвратишься ты в родной дом».
Слез не было на светло-серых глазах Владимира. Только что-то терпкое, как недозрелая груша, подкатилось к горлу.
Кабинет секретаря райкома в те дни напоминал штаб войсковой части. Там, где теперь висят карты грунтов, диаграммы роста урожайности в колхозах, висели, прикрытые шторами, топографические карты. На них почти ежедневно изменялись направления красных, синих и зеленых стрел, кое-где они перекрещивались. Немало на картах синих кружочков — это обнаруженные «схроны». Теперь во всех углах кабинета первого секретаря красуются экспонаты самого лучшего в районе льна, наиболее урожайной пшеницы, а в сорок пятом — стояли вороненые автоматы, в ящиках лежали гранаты, а на подоконниках — пулеметные ленты…
Владимир сидел перед широким столом, а секретарь поднялся и начал ходить по кабинету. Хотя на улице стояла не по-осеннему теплая погода, Петр Васильевич был в сапогах и в куртке военного образца. Наверное, только что возвратился с поля, с косовицы, а может, подавал снопы в барабан молотилки.
— Так это ты, говоришь, прислал записку в мае? — остановился перед юношей, спрятав руку за спину, под куртку. — Спасибо. И все же… — печаль пересекла лоб несколькими морщинами, — не удалось уберечь многих товарищей. Погибли работники государственной безопасности и райкома партии товарищи Глузда, Панив, Роспонин, Штахетив, Биленко… В Трудоваче уж нет в живых председателя сельсовета Степана Якубовского, председателя потребительской кооперации Степана Поленяка. А вот совсем недавно… — Петр Васильевич замолчал, подыскивая нужное слово.