Анжелика. Путь в Версаль
Шрифт:
— Ну что ж, можете готовиться к охоте, — сказала Анжелика и отстранилась, стиснув зубы, — потому что я устрою вам развлечение.
Ей в голову пришла внезапная идея.
Она пошла прочь, но неожиданно вернулась.
— Их было тринадцать. Имена троих мне неизвестны. Узнайте их для меня.
Полицейский снял шляпу и поклонился.
— К вашим услугам, мадам, — сказал он, внезапно обретая голос и улыбку адвоката Дегре.
Глава 3
Охота на крупную дичь. — «Ты всем принесла только боль». — Смерть поэта
КАК и во время их первой встречи,
— Ты должен отомстить за меня, — повторяла она с лихорадочным блеском в глазах. — Только ты можешь за меня отомстить. Ты один, потому что ты — их самый страшный враг. Так сказал Дегре.
Поэт зевнул так, что у него хрустнули челюсти, и потер свои светлые ресницы, будто стряхивая с них остатки сна.
— Какая странная женщина! — заявил он наконец. — Ни с того ни с сего перешла на «ты». Почему бы это?
Он обнял Анжелику за талию и привлек к себе, но та нетерпеливо высвободилась.
— Слушай, что я тебе говорю!
— Еще пять минут, и ты начнешь называть меня деревенщиной. Ты больше не похожа на маленькую нищенку. Ты похожа на знатную даму, отдающую приказания. Ну что ж: к вашим услугам, маркиза. Ладно, я все понял. С кого бы ты хотела начать? С Бриенна? Припоминаю, он волочился за мадемуазель де Лавальер, хотел заказать ее портрет в образе Магдалины. Потому-то король и переносит его с превеликим трудом. Ну что же, на обед Его Величеству мы подадим Бриенна под острым соусом.
И Клод Ле Пти обратил свое красивое бледное лицо на восток, туда, где поднималось солнце.
— Да, к обеду. Успеем. Когда речь идет о том, чтобы усилить эхо моих насмешек над сильными мира сего, печатный станок мэтра Жильбера всегда работает без устали. Что-то не помню, говорил ли я тебе, что сын мэтра Жильбера некогда был приговорен к галерам, уж и не знаю за какой грешок? Для него и для тебя это превосходная возможность отомстить, не так ли?
И, вытащив из недр своего широкого плаща старое гусиное перо, Грязный Поэт принялся писать.
Утро вступало в свои права. Колокола всех церквей и монастырей радостно созывали к заутрене.
Когда король после утренней мессы покинул часовню и пересек прихожую, где его уже ждали просители, близился полдень. Государь обратил внимание, что плиточный пол усеян белыми листками, которые спешно собирает перепуганный лакей. Казалось, слуга только что заметил беспорядок. Пройдя дальше и спускаясь по лестнице, ведущей к личным покоям, Людовик XIV увидел похожую картину и выказал недовольство.
— Что это значит? Листы здесь падают на пол, как осенние листья на Кур-ля-Рен [9] . Прошу вас, дайте-ка мне один.
В разговор вмешался пунцовый, как рак, герцог де Креки.
— Ваше Величество, эти досужие измышления не представляют никакого интереса…
— О! Я уже вижу, что это такое, — промолвил король, с нетерпением протягивая руку. — Еще несколько «досужих измышлений» этого проклятого Грязного Поэта с Нового моста. Памфлетист, как угорь, постоянно выскальзывает из рук стражников! Теперь он пробрался в мой дворец и раскидывает всякую гадость у меня под ногами. Дайте, прошу вас… В самом деле, это он! Когда увидите господина гражданского
9
Дословно: Аллея королевы. Променад для верховых прогулок высшей знати. Аллеи находятся на правом берегу Сены неподалеку от Лувра.
Усевшись за обеденный стол, на котором красовались три куропатки с виноградом, супница с рыбным супом, жаркое с огурцами и блюдо пирожков с начинкой из китового языка, Людовик XIV положил рядом со своим прибором помятый лист бумаги с еще не просохшей типографской краской, пачкающей пальцы. Король любил поесть и уже давно научился обуздывать обуревавшие его эмоции, поэтому напечатанные строки не испортили ему аппетита. Но когда Людовик закончил читать, в комнате повисло тяжелое молчание, напоминающее тишину склепа, хотя обычно во время обеда дворяне услаждали слух монарха приятной беседой.
Памфлет был написан на том грубом, простонародном языке, чьи слова кололи, как стрелы, и который уже более десяти лет олицетворял в глазах парижан мятежный дух города.
В нем расписывались «подвиги», совершенные господином де Бриенном, первым дворянином короля. Этому вассалу недостаточно того, что он хотел похитить «нимфу с волосами цвета луны» у сюзерена, которому он обязан всем на свете; ему мало постоянных скандалов с женой… Но нет, прошлой ночью галантный кавалер отправился в трактир на улицу Нищеты. Там он и его приятели надругались над маленьким торговцем вафлями, а затем закололи мальчика шпагами. Потом они кастрировали хозяина заведения, отчего бедняга скончался, разбили голову его племяннику, изнасиловали его дочь и закончили свои «развлечения» тем, что подожгли дом, от которого осталась лишь горсть пепла.
Хотят нас уверить — за этот грабеж Ты тех, кто в ответе, вовек не найдешь. На деле ж тринадцать известных вельмож Затеяли этот кровавый кутеж. Но каждый день по одному Я свету объявлю всему Их имена, и под конец Узнают все, кто тот подлец, Что проливает кровь шутя. Так кто же заколол дитя?— Клянусь святым Дени! — воскликнул король. — Если это правда, то Бриенн заслуживает виселицы. Кто-нибудь из вас, господа, слышал об этих преступлениях?
Придворные испуганно лепетали, что им мало известно о событиях прошедшей ночи.
Но король обратил внимание на юного пажа, помогавшего офицерам королевского рта, и, глядя на него в упор, неожиданно спросил:
— Дитя мое, должно быть, вы любопытны и охочи до сплетен, как и полагается в вашем возрасте. Расскажите мне, о чем судачили сегодня утром на Новом мосту?
Подросток покраснел, но он принадлежал к старинному дворянскому роду и потому ответил не задумываясь:
— Сир, говорят, что все, о чем написал Грязный Поэт, — правда и что такие события произошли минувшей ночью в трактире «Красная маска». Мы с приятелями ходили танцевать фарандолу, а когда возвращались, то увидели пламя и побежали к месту пожара. Но братья-капуцины уже справились с огнем. Весь квартал гудит, как растревоженный улей.