Апельсин–желание
Шрифт:
– Дашка звонит! – счастливо сказала, схватила мобильник. – Слава тебе господи! Даша, где ты была? Мы тут… Вы кто? – растерянно спросила гувернантка. Затем прикрыла трубку ладонью. – Чучмек какой-то звонит. Папу спрашивает.
Артур вырвал у нее телефон, выдохнул, словно перед рюмкой водки, и ровным голосом произнес «да». Напряженно послушал, затем заговорил:
– Какой еще Юлдаш? Да, я папа. Кто вы такой? Да понял я, что ты Елдаш. Что надо? Где моя дочь? Платить? Да, я согласен платить. Сколько? Когда? – Гайворонский рассеянно посмотрел на Абрамова и сунул трубку в карман. – Хочет две штуки, – с недоумением сказал президент. –
Егор отрицательно покачал головой. Выглядел он таким же растерянным, как и шеф.
– Ладно, убери оттуда ребят. Я поеду один.
У Абрамова снова пискнула рация, он ответил и провел ладонью по горлу.
– Что говорит? Сюда козла везите! – приказал он. И обратился к президенту: – Артур Георгиевич, ребята его взяли. Только… Боюсь, этот Юлдаш к исчезновению Дарьи не имеет отношения. Узбек трудится в торговом центре, тележки собирает, и говорит, что нашел телефон на улице рядом с магазином. Две штуки он за возврат сотового просил.
– Борзый узбек! У Дашки, конечно, навороченный мобильник, но две штуки баксов за телефон – это наглость, – поморщился Артур Георгиевич, сел в кресло, выпил залпом бокал коньяку. Руки у него заметно дрожали.
– Он две тысячи рублей хотел. Просто вы не так поняли, – уточнил Абрамов.
– Все равно борзый. – Гайворонский откинулся на спинку и закрыл глаза.
Через полчаса в кабинет президента компании «Голден файерс» доставили перепуганного насмерть узбека в синей спецовке. «Ничего не зная, начальника», – талдычил он, кланялся и повторял на кошмарном русском историю о том, что сотовый нашел на улице, рядом с магазином. Бизнесмен, сунув рабочему в карман униформы обещанные две тысячи, отправил работягу восвояси.
– Ну вот, Даша просто посеяла телефон, как мы и предполагали с самого начала. Скоро объявится, – оптимистично сказал Артур Георгиевич. По выражению лица президента было понятно, что он не желает верить в плохое, оттого и не предпринимает никаких серьезных шагов, чтобы разыскать дочку.
Максу тоже хотелось верить в лучшее, но страх помимо воли отравлял кровь адреналином, унять липкое ощущение надвигающейся беды не получалось.
Прошло еще сорок минут.
– Вы бы, Артур Георгиевич, посмотрели адресную книгу, – предложил Абрамов. – Возможно, Даша звонила кому-нибудь сегодня или ей звонили. Ну мало ли, вдруг у подружки какой-нибудь зависла, счет времени потеряла?
– Больницы надо обзвонить. Даша сегодня чувствовала себя неважно, – пролепетала Ангелина.
– Заткнись, тебе никто слова не давал! – рявкнул Гайворонский и неохотно проверил сотовый. – Еще один какой-то чучмек – Балтазар Куприянов. Кто еще такой, елы-палы? Знакомое имя, а вспомнить не могу, – скукожил лоб в гармонь Артур Георгиевич.
– Это же художник, с которым у Даши роман был, – подала голос Ангелина.
– Ага, вспомнил, – проворчал Гайворонский. – Сегодня с утра он Дашке звонил. Дочь ему перезванивала два раза. Все ясно. Дашка снова поддалась на его флюиды и поперлась к нему в мастерскую. Нам ничего не сказала, чтобы мы к ней не лезли. Там она торчит, а вы тут шум-гам подняли, кретины.
– Позвоните ему, – попросила Ангелина. –
– Мне, по-твоему, делать больше нечего, да? – разозлился Гайворонский. – Дочь у мужика вылавливать… Хочется ей – пусть развлекается. А ты домой поезжай. Курица! Раскудахталась, шум подняла… Чуть инфаркт из-за тебя не получил. Балтазар Куприянов, ядрена вошь! Это ж надо! – Гайворонский отшвырнул сотовый Дарьи и заходил по комнате туда-обратно. – Вернется, я таких ей Балтазаров устрою! Вся в меня, если что решила – не посчитается ни с кем.
– Хочешь, я позвоню? – спросила Ангелина.
– Сказал, домой поезжай! – рявкнул президент.
– А как же наша затея? Они прислали реквизиты. Осталось несколько дней. Отменяем все?
– Ничего мы не отменяем! Дашку не знаешь? Она погулеванит и снова за комп засядет, страдать о неразделенной любви. На мыло реквизиты скинь.
Гувернантка торопливо собрала пакеты с покупками и выскочила за дверь.
– Не могла она к художнику поехать, – буркнул Макс. – Я уверен.
– Неужели? – приподнял брови Гайворонский. – В таком случае, может быть, ты позвонишь художнику и поинтересуешься, зачем ему звонила Дашенька сегодня? – Он протянул Максу сотовый. Тот хмуро смотрел на трубку и молчал. – Не хочешь? – усмехнулся Артур Георгиевич. – Что ты вообще здесь делаешь? Иди работай! Выходного никто не объявлял.
– Не могла Даша к нему поехать, – упрямо повторил Макс и поплелся к двери. Остановился и выкрикнул: – Не могла, слышите, не могла! Мы с ней… Она вчера ко мне заходила, и мы долго разговаривали. Сначала она передумала замуж, не хотела меня неволить, переживала. Собиралась к следователю, заявление писать, сознаваться в аварии, чтобы меня из клетки выпустить.
– Что она собиралась? – оторопел Гайворонский.
– К ментовке она собиралась. К той, что в офис являлась. Даша визитку у вас из кармана вытащила и решила с утра к ней ехать, заявление писать.
– Как странно, что она у меня не блондинка, – покачал головой Артур Георгиевич и погладил лысину. Выражение его лица было безнадежно глупым. – Абрамов, ты был прав, Зотова понятия не имеет про аварию. Но прикинь, как она счастлива будет заявление у Дарьи принять. Теперь ясно, почему Дашка слиняла от Ангелины – двинула кони в прокуратуру. Елы-палы, а машинка-то опять битая! О господи, кого я народил на свет белый! В кого она такая дура у меня?
– Да не ругайтесь вы, послушайте лучше. Я Дашу отговорил от ее затеи. Она пообещала мне не делать глупостей. Потом мы с ней немножко не поняли друг друга, и Даша на меня обиделась. Обиделась, но туфли к свадьбе купила! Значит, Даша меня простила. Она не передумала расписываться. Не может ее быть у художника. И в прокуратуру она не поехала. Она хотела за меня замуж.
– Хотела и перехотела! Так бывает. Девушки вообще ветреные создания. Иди работай, не испытывай мое терпение. Руки он у меня ее просит… Любит он… Я, по-твоему, похож на кретина? Захотелось иметь жену богатую? Два дня как белый человек пожил, во вкус вошел. Хочешь на халяву булку с маслом и икрой? Ничего у тебя не выйдет. Пошел вон отсюда, артист! Необходимости в твоих услугах больше нет! – заорал Гайворонский.
Макс шибанул дверью о косяк. Руки тряслись, хотелось рыдать от безнадежности и обиды. Вера подскочила на стуле от неожиданности, торопливо убрала стетоскоп в стол и невинно улыбнулась.