Апофис 2068
Шрифт:
Немка осмотрела руки мальчика. Взгляд ее был напряженный, неверящий, мы видели, как по ее бровям потекли капельки пота.
– Где животное? Как это произошло?
– Да вот на днях. Маська с балкона слетела, она всегда там сидела, на карнизе, а тут не удержалась, благо третий этаж. Мы даже вниз ходили ее искать, не нашли. Наверно, она от страха в кусты убежала или еще куда спряталась. А сегодня пришла…
Голос несчастной матери задрожал, оборвался и возобновился тихими всхлипываниями.
Моя напарница набрала в шприц лекарство, так же, как и я, не сводя
– И что? Пришла, и что?! – нервно крикнула Немка.
– Влезла через балкон. Только какая-то странная, вроде как вся облезлая. Куски шерсти с нее так и тянулись по полу, и под ванну шмыгнула. Шипела там. Скреблась. Ну вот Ваня и решил посмотреть, что там с ней, заглянул, а она на него…
Женщина снова заплакала, и с нею вместе заревел малыш, весь красный и взмокший, напуганный.
– Я говорила ему, Ваня, не лезь туда к ней! Папа придет, сам разберется, а пока ванну запрем! И что… так они же взрослыми себя считают! Я шваброй ее еле отбила от него, думала, хребет ей сломаю, а ей ничего. Тварь эта облезлая опять к балкону метнулась и в окно. Это бешенство, что ли, какое-то?
Ване становилось хуже, лицо его превращалось в восковую маску, а на худой шее тонкими фиолетовыми ниточками проступили вздутые вены. Немка проигнорировала вопрос.
– Ребенка увозим в хирургию. Вам соблюдать осторожность! Окна, двери не открывать! Вызов в живодерку мы отправили, скоро они к вам приедут, – она подняла голову и посмотрела на годовалого карапуза. – Девочки, проверьте балкон на всякий случай. Датчики движения и тепловизоры у вас есть.
Мы направились к балкону, понимая опасения нашей строгой начальницы. Стоило проверить, где эта тварь.
Заглянув через окно, мы увидели на полу балкона кровь, слизь и остатки шерсти. Включили сканеры, замерли на несколько секунд, не отрывая взгляда от датчиков, – аппаратура ничего не показывала: ни движений, ни тепла.
Кровавый след тянулся до открытой балконной створки, но не обрывался вниз, а вопреки закону гравитации тянулся вверх по стеклу. Как это возможно? Мы молча переглянулись.
– По приборам все чисто! – крикнула напарница и обернулась на Немку.
Та устало махнула нам рукой. Врачи бережно переложили подростка на носилки. Он очнулся и, с усилием вытянув тонкую шею, простонал:
– Мама, я не хочу ехать… я не поеду… я сбегу, сбегу, если ты…
В тот же миг опять испуганно запищал годовалый малыш, цепляясь изо всех сил за материнскую шею. Она же, следуя за носилками, целовала восковой лоб истерзанного сына и шептала:
– Ванечка, надо… надо ехать, Ванечка. У папы выпускная карта, он приедет к тебе… вечером приедет…
Немка уже было протянула руку, чтобы отстранить ее от подростка, но женщина уверенным движением отодвинула от себя врача. И та отступила, видимо, не могла, не имела морального права разорвать прощальные объятия матери и дитя. Как скоро они увидятся? И увидятся ли?
Лишь тихо произнесла, обернувшись у порога к несчастной:
– Все комнаты залейте антисептиками, и сами… У вас второй еще. Не заразите.
Бригада вышла в подъезд, стены которого из нежно-розового окрасились в лиловый, – наступали сумерки. Мы с рыжей девушкой замыкали колонну врачей с носилками. Поглядывая через лестничные проемы на верхние этажи, мы сверялись с показаниями приборов. Они молчали: ни тепла, ни движения не было на этажах. Но мы продолжали поднимать головы вверх, отчего-то не доверяя датчикам, а надеясь на собственные глаза.
Мысли мои упрямо возвращалась к следам на балконном окне.
В полной тишине мы грузились в медкар. Врачи подключили аппараты и капельницы к подростку, который, казалось, потерял сознание или просто крепко спал. А я в это время смотрела в окно и считала этажи в поисках балкона с кровавым следом. Найдя страшную отметину, дернула Лизуна за рукав.
– Смотри.
Она оглянулась и, не веря своим глазам, приблизилась к окну так близко, что стукнулась лбом о стекло.
– Чертовщина какая-то. Блин, может это не от кошки след, а кто-то краску разлил?
Ярко-красная полоса тянулась от балкона вверх к крыше прямо по стене. Словно кто-то провел по зданию большой взлохмаченной кистью.
Медкар тронулся, и мы с напарницей, едва не столкнувшись головами, плюхнулись на сидения.
Ехали в тишине. Слушали, как в наушнике защитной маски голос бота-диспетчера передавал информацию о новых вызовах, уточнял адреса и улицы. Фоном шла перекличка медицинских бригад.
Вплоть до МКАДа вдоль всего Ярославского шоссе тянулись бесконечные высотки. Всем было понятно, что кошка с некрозом тканей – зараженная особь, и поэтому Ваню везли в Королев, там располагался большой современный корпус IMO – «Хирургия зараженных».
Линии придорожных фонарей стали единственной полосой света, за границей которого только угадывались очертания домов, старых заброшенных торговых центров и пустых, зарастающих травой парковок. Новая и Старая Москва на карантине, как и другие города по всему миру, и с наступлением сумерек объявлялся комендантский час.
Частных электрокаров на дорогах теперь почти не встретишь, к ним нужны пропускные карты. Зато часто встречались полностью автоматизированные тягачи, фуры с продуктами, изредка кары-такси на автопилотах. Благодаря технологизации транспорта дорожные аварии случались редко. На дорогах порядок. Кары ехали со средней скоростью потока, строго реагируя на знаки.
И в этом размеренном движении встречных фар неожиданно вспыхнуло яркое облако света. Вдалеке замигали знакомые сине-красные огоньки патрульных машин. Что-то произошло на полупустом шоссе. Авария? Автопилоты не провоцируют аварии, технически неисправные кары просто не выходят в рейс. Автопилоты не пьют алкоголь и не могут уснуть за рулем. Авария – это так же маловероятно, как и кошка, ползущая вверх по стенам.
А когда в свет фар нашего медкара вбежал патрульный, я вздрогнула, нервно сглотнув. Он поднял руку, и в воздухе повисла проекция знака «стоп». Наш медкар покорно остановился, заглушив мотор.