Апостолы судьбы
Шрифт:
— Садитесь на этот диван, — приветливо сказал живописный профессор и, кряхтя, опустился рядом с ней. — Давайте начнем со знакомства, прелестное дитя. Как вас зовут?
Катя почувствовала страшное волнение, будто на экзамене. Ей хотелось ответить правильно, четко, полно, чтобы этот замечательный старик сразу понял, что с ней произошло. Она с ходу поверила в то, что он сможет ее понять.
— Меня зовут Роза, — ее подбородок дрогнул, пришлось закусить губу, чтобы не заплакать.
— Вы в этом уверены? — спокойно спросил профессор. — В документах указано другое имя.
— Да, конечно, — торопясь, заговорила Катя. — Я знаю. Вы не думайте, я все помню. Но у меня больше нет той жизни, в которой я была Катей. Мне дали… Или вернули другую жизнь. Я пыталась это понять. Роза — так звали мою бабушку. Она ко мне вернулась. Она стала мной. Я должна
Вовка-Кабанчик прижался горячим лбом к металлической ограде дома, куда однажды ночью нарядная дама увела его щенка. Он второй день совсем не хотел есть. Знал, что у него высокая температура. Все время вспоминал маму, которая сразу замечала, что он заболел, и озабоченно прикасалась губами к пылающему лбу, щекам. Сам не помнит, как ноги привели его к этому дому. Сам не знает, зачем пришел, чего ждет. Но он его увидел! Своего цуцика. Может быть, единственную родную душу. Вовкин пес выбежал из подъезда первым, за ним другой — ярко-рыжий и пушистый, за собаками еле поспевала симпатичная немолодая женщина с очень добрым лицом. Они вышли на площадку у дома, женщина бросила собакам мяч, и началась такая веселая, такая радостная беготня, что Вовка задохнулся от счастья. Он чувствовал, что у него согревается сердце, знал, что ночью, когда не будет сил уснуть, он вспомнит эту картину. Как тепло, хорошо, весело живется его распрекрасному цуцику. Как здорово устроил его судьбу никому не нужный Вовка-Кабанчик.
Когда Дмитрий легонько коснулся ее груди, она, как всегда, порывисто и крепко обняла его за шею, вдохнула знакомый, родной запах единственного для нее мужчины на свете, раскрылась ему вся, как цветок под солнечными лучами. Знакомое чувство удивительного покоя и гармонии согрело ее кровь, когда они стали одним целым. Но уже через несколько минут Валя встревоженно и отстраненно прислушалась к своему телу. В нем не возник тот огонь, который во время каждой близости с мужем превращал ее в покорную, изнемогающую от страсти рабыню и в то же время — давал ощущение невероятной свободы и счастья телу, летящему к великому наслаждению. Она почти ничего не чувствовала, кроме приятной тяжести любимого мужчины. И не испарились, как это бывало всегда, ее тягостные мысли, не отступили за пределы спальни ее тоска и тревога. Она просто лежала и ждала, когда Дмитрий сам дойдет до завершения, затем благодарно поцелует ее в губы, сладко потянется, зевнет и уснет, оставив ее одну в той кромешной ночи, которую она сама себе создала. Валентина испугалась, что муж заметит эти перемены и впервые в жизни сымитировала оргазм. Дима вел себя как обычно. Но когда вернулся из душа и потянулся к выключателю настольной лампы, быстро и внимательно посмотрел на нее. Валя прочла в этом взгляде вопрос и отвернулась, закрыв глаза.
Утром Валя встала, по обыкновению, первой, долго стояла под прохладным душем, затем тщательно расчесала влажные волосы, туго стянула их резинкой и надела новый махровый халат небесно-голубого цвета. Почти такого же цвета глаза сияли на ее розовом после душа лице. На кухне она положила на сковородку приготовленные с вечера блинчики с мясом и творогом, заварила кофе, согрела густые деревенские сливки и радостно повернулась к вошедшему Дмитрию. Еще несколько спокойных минут они проведут вместе. Они обсуждали проблемы сына, который недавно переехал со своей девушкой в съемную квартиру, болтали о всяких пустяках. Валя рассказывала, что соседский котенок два раза в день орет под их дверью — есть просит. «Может, взять его, раз они его не кормят?»
— А что — возьми, — промычал Дима с наполненным ртом.
Они успели поговорить о том, что ему нужен новый костюм, что в воскресенье не мешало бы съездить на рынок, еще о чем-то… И вдруг это произошло. Дима встал из-за стола, надел пиджак и спросил:
— Слушай, отчего это Катя перестала у нас бывать, не звонит? И ты ничего о ней не рассказываешь. Вы, случайно, не поссорились?
Вале показалось, что ее ударили прямо в сердце. Кровь отлила от лица, кончики пальцев онемели. Она с трудом перевела дыхание и ответила ровно, мелодично:
— Да что ты! Катю не знаешь? Как с ней можно поссориться? Просто она заболела, в больнице лежит.
— Серьезно? Что ж ты не говорила ничего? Что с ней?
— Да я точно не знаю.
— Господи! Что за стресс такой, если от него лежат в психушке? Слушай, ты как следует все узнай. Я позвоню тебе. Может, вырвусь сегодня, съездим к ней. Я побежал. Опаздываю. Целую.
Валя столбом стояла посреди кухни еще минут десять после того, как за мужем захлопнулась дверь. Затем с трудом оторвала ноги от пола, тяжелым шагом прошлась по комнатам. Глаза ее стали совсем бесцветными, губы сжались в твердую, прямую линию. В гостиной она оглянулась по сторонам, не зная, на что распространить терзающую ее боль. Взгляд ее упал на небольшой фотоальбом. Она взяла его в руки, полистала, вытащила одну фотографию. На ней они с Катей, обнявшись, сидели на диване и смеялись. Дима их фотографировал и, наверное, говорил что-то смешное. Валя разорвала фотографию пополам и прошипела в Катино прелестное лицо: «Сволочь! Дрянь! Чтоб ты не вышла никогда из этой психушки! Чтоб ты сдохла там!» Легче не становилось. Валя заметалась по комнате, схватила с тумбочки пилку для ногтей и стала яростно колоть, рвать ею Катину фотографию. Затем выбежала с ней на кухню, положила изуродованный клочок в металлическую пепельницу, подожгла и побежала в комнату за другими снимками.
Катя застонала и спустилась по стенке на пол в коридоре. Адская боль разрывала ее голову на части. Горячие слезы бесконтрольным потоком лились по щекам, груди, на стиснутые кулаки, колени.
— Эй, ты! — пробивался к ней издалека знакомый голос. — Скажи что-нибудь. Да ты чего? Бабы! Зовите сестру, срочно!
Кто-то касался Катиных волос, плеч, теребил за руки. Она подняла тяжелые мокрые ресницы, но ничего не увидела в густой пелене. Лишь мгновение спустя смогла рассмотреть круглое лицо и темную челку Тани.
— Я, наверное, умираю, — пожаловалась Катя и зарыдала вслух уже от благодарности этой девочке за то, что она оказалась рядом.
Потом ее подняли сильные руки, понесли, уложили. Холодное мокрое полотенце вернуло ее к жизни, капли с резким запахом немного успокоили, и она никак не могла оторваться от большой кружки с водой. Приступ отступил, но мышцы, казалось, атрофировались. Катя пальцем не могла шевельнуть. Но она не хотела проваливаться в сон и растягивала секунды облегчения. Легкие сухие ладони легли на ее лоб и запястье. Тонкие сильные пальцы сжали ниточку пульса и, как ей показалось, уняли его сумасшедшее биение. Катя открыла глаза и улыбнулась.
— Санта-Клаус ко мне пришел. У вас нет пряников с мандаринами?
Алена выехала на Каширское шоссе и достала из кармана мобильный телефон.
— Доброе утро, Игорь. Я собралась сейчас в больницу к Кате. Она вчера не говорила, что ей нужно? Что? Серьезно? Вас не пустили? И ничего не объяснили? Но такой болевой приступ не может быть без причины. Они проверяли давление, делали томограмму? В общем, я беспокоить ее не буду, сразу пойду к профессору. Фрукты, йогурты, печенье, ну и все такое оставлю для Кати в холодильнике. Думаю, вам сегодня уже не стоит сюда приезжать. Подождите меня дома. Я подробно расскажу о разговоре с профессором и заодно позабочусь о вашем холодильнике. Чтоб не забарахлил от тоскливой пустоты.
То, чем занималась Ирина, никак нельзя было назвать скромным словом уборка. Она вдохновенно истребляла грязь и пыль. Доводила каждый сантиметр своей небольшой квартиры до сияющей чистоты. Она умела добиваться хрустальной свежести воздуха и безжалостно отправляла в мешки для мусора ветхие вещи, ненужные бумажки, не самые свежие продукты. Приведя квартиру в идеальный порядок, Ирина закрыла вымытые окна, задернула чистые шторы, зажгла несколько ароматических свечей. Вот таким чистым, красивым, благоуханным должен быть их маленький рай. Их с Женей убежище от остального мира. Жене скоро исполнится двадцать лет. Иногда ее провожают мальчики. Бывает, она приглашает кого-то домой. Правда, очень редко. Ирине кажется, что дочка тоже оберегает от посторонних их покой. Но главное, конечно, заключается в том, что Женя еще не испытала серьезного чувства к мужчине, а несерьезных чувств для нее не существует. Такой она цельный человечек. Но когда-то это случится. И что тогда будет с их жизнью? С их дружбой? Взаимной привязанностью? Ясновидящие не заглядывают в свое будущее. И, как от беды, защищают от своего дара родных детей. Это неписаный закон.