Апрель. Книга первая
Шрифт:
Тим послушался мгновенно. Вцепился в меня так, что я охнул. Пожалуй, из-за Тима я не разберу, где верх, а где низ, когда… Но сначала взлететь!
И в следующий миг пропало всё. Я не думал, что смерч — так страшно… Я перестал существовать…
Картины мне не давали покоя.
Их собирались унести в подвал, но я накричал на Троготта, чтобы он не совался со своими интригами в мои дела.
Картины светились странным светом — неведомые страны на них были настоящими. Нужно только перелететь горы.
Как я ждал мая! Первый
…Что-то не ладилось с коврами. Ниньо бродил расстроенный, травник Анис отводил глаза и объяснял, что «отдушка» работает плохо, скорее всего, дело в том, что пыльца во второй раз оказалась неправильной. Возможно, её нельзя сразу сушить, она должна сперва полежать в тени. Наверное, сказал он, первая партия была обработана иначе. Был и другой вариант — первую везли в деревянных коробках, которые «дышали». А вторую доставили в стеклянном сосуде. Но сделать теперь уже ничего нельзя, до лета, и тогда посылать кого-то знающего в долину Цветов, присмотреть лично…
— Я хочу испытать ковёр, который не получился, — сказал я Анису. — Он где?
Мастер смутился.
— Троготт унёс его…
Почему-то стало тревожно от этих слов. Я вдруг понял — накопилось слишком много вопросов. Очень старых вопросов. Тайны с раннего детства окружали меня, и я до того сжился с их существованием, что воспринимал как нечто необходимое, естественное; мне не приходило в голову взломать эти замки, как большинству нормальных людей не приходит в голову пробить стену своего дома, чтобы проверить, действительно ли за стеною находится улица, а не какой-то другой, невидимый снаружи мир.
Я. Боюсь. Троготта.
Как странно. Этого не может быть. Но страх довёл до озноба и слабости в коленях. Я не могу больше ждать.
Троготта не было в башне. Я обыскал её всю. Обошёл все дворовые постройки и расспросил мастеров и слуг…
Только Ниньо подсказал мне. Он сам спросил, кого я ищу.
— У него же есть домик в городе, — сказал он удивлённо. — Ты разве не знал?
А я не помнил. До сих пор Троготт сам всегда появлялся, если был нужен. Он казался вездесущим.
Домик окружала завеса тишины. Я чувствовал её, как будто сделанную из ваты. Занавесок на окнах не было, но всякий, кто посмотрел бы в них снаружи, увидел только черноту.
— Ты был там, внутри?
— Я? Был… или нет… не знаю! — удивлённо откликнулся Ниньо.
Я коснулся ладонью оконного стекла… Но это… не стекло — какой-то горный минерал, чёрный, невероятно твёрдый. Кажется, его называют «обсидиан». В нём выкристаллизовалась сила, которая была бы для меня абсолютно чуждой, недоступной… если бы не… Илле! Сила из самых глубинных недр. Она меня узнала, безо всякого призыва с моей стороны — просто распахнула черноту обсидиана, как зрачок.
На столе, на металлическом блюде лежал кристалл. Такой же, как у меня… когда-то.
Перед кристаллом застыл ребёнок. Незнакомый, лет десяти-одиннадцати. Троготт стоял за его спиною.
Ещё одна тайна. На этот раз такая, что Троготт даже потрудился спрятаться за непроницаемой магией огня и камня. Делайте, что хотите, захотелось крикнуть, только без меня…
…Ниньо я не стал брать. Да, жестоко. Он обидится. Но он добрый, он поймёт и простит. Потому что, если со мною что-то случится, у людей с Островов должен остаться хотя бы один настоящий ветряной маг. А Троготт, какие бы интриги ни плёл, какие бы делишки ни затевал — горло перегрызёт за то, чтобы сохранить ветряных магов. Ради Островов или по своим тайным соображениям — но это так. Он сбережёт Ниньо, особенно если тот останется единственным. И ни за что не оставит нас в покое, если мы убежим вместе.
В глубине души я понимал, что вернусь. Наверное, Троготт тоже это поймёт. Вернусь, когда исполню что-то важное. Для себя. Или для всех нас…
Я должен измениться.
Угадайте, что самое удивительное на свете? Что не забыть никогда?..
У вас есть свои варианты ответа? Их у вас много? Они неправильные. Вы никогда не видели того, что видел я. И никогда не увидите.
Когда полная луна восходит над горной страной… Чёрные пропасти и серебристые пики, бледно-золотые хребты и просвеченная тонкими световыми нитями дымка… Всё это простирается дальше и дальше, в бесконечность.
Мне почти не холодно, хотя тут и там в воздухе сверкают искорки снега. Плечи и локти покрылись пупырышками, я смотрю на себя и вдруг понимаю, какой я маленький…
Раскинув руки, я наклоняюсь, чтобы броситься вниз, в самую глубокую, отчаянно чёрную пустоту. Мне кажется, что там, внизу, на дне, в тиши потаённой долины, течёт узенькая река. Там тепло и до невозможности уютно. Там никто не живёт, и даже звери обитают только самые крошечные, незаметные. Там растёт высокая, густая и мягкая трава…
В какой-то из самых последних моментов я останавливаюсь. Ветер пушисто щекочет колени, дожидаясь меня. Но я медлю. Отступаю от края. На другом краю пропасти мерцает желтоватый тёплый огонёк. Там кто-то живой. Может быть, такой же, как я.
…Они бы скрылись, улетели или просто спрятались. Я это понял по их глазам. Заканчивался ужин, наступило время чая. Когда я вошёл, все напряжённо стали смотреть на меня. Понадобились долгие мгновения, чтобы понять — они узнали. Узнали меня и решили, что пришёл я не просто так.
Часть 3. Белый корабль
— Это чего такое?
— Май у меня сохраняется. Майские запахи.
— Чудные… А это какие листья? Пахучие…
— Ага, не догадаешься! Обыкновенные листочки, только-только распустились — а я сорвала… Эти — с яблони, а эти, которые совсем меленькие, скрученные — грушевые; это вот тёрн, это — боярышник, а эти — большие, зеленые, — черёмуха, уже в горячие дни брала, когда масляника запахом с ног бьёт.
— Да листья никогда так и не пахли…