"Аратта". Компиляция. Книги 1-7
Шрифт:
– В гибели отряда виноват я, мой государь, – мрачно ответил Ширам. – Я и злой рок. Жрец Хаста – спаситель наследника. И меня. Хотя, похоже, мне тоже стоило сгинуть в чужих землях с остальными, чтобы имя мое не марали подозрениями…
– Успеешь сгинуть, – недовольно бросил Ардван. – Ладно. Я верю тебе. Ступай. Я дам тебе отряд и отправлю управлять крепостью в степи Десятиградия. Но помни – твоя участь все же под вопросом.
– Государь… – с трудом выговорил Ширам. – Я исполню твою волю, какой бы она ни была. Но… Позволишь ли ты взять в полуденные степи и твою дочь, мою невесту?
– Помолвка будет расторгнута, –
И повелитель Аратты развернулся к накху спиной, показывая, что разговор окончен. Ширам, пятясь, отступил из колоннады и на негнущихся ногах удалился из сада, чувствуя себя совершенно растоптанным.
Стражники у ворот сада Возвышенных Раздумий раздвинули копья, пропуская саарсана. Тот прошагал мимо, не посмотрев ни как стоят воины, ни как скоро могут схватиться за оружие в случае необходимости. Такого с ним не случалось уже много лет.
В ту пору, когда Ширам жил в Накхаране, его, как и прочих юнцов, беспрерывно учили оценивать возможного врага и мгновенно отвечать на его действия. Унылый раб с заступом; торговец, нарезающий мясо; даже простая горожанка с кувшином воды – все могло таить опасность. Пока Ширам не свыкся с этой простой мыслью, он много раз получал внезапную и жестокую трепку. Конечно, убивать внука прежнего саарсана никто не стал бы, однако били, не смущаясь высоким происхождением. Шрам от расколотого о голову глиняного кувшина так и остался на лбу хорошим напоминанием о бдительности.
Но сейчас он будто забыл об усвоенных с детства уроках. Перед его глазами стояло только раздраженное лицо Ардвана. Будь на его месте кто-то другой, он бы умер, не успев договорить первую же оскорбительную фразу. Но перед Ширамом стоял солнцеликий повелитель Аратты!
Сердце воина рвалось на части от возмущения и несправедливости. Хуже всего была несправедливость. Как мог государь заподозрить его в заговоре, пусть даже в соучастии? Как мог обвинить его в том, что он покрывает преступника? Ведь любой накх, даже разбуженный среди ночи, скажет, что, обнаружив врага государя, он обязан сам незамедлительно его убить. Или же, если будет на то воля старших, привезет связанным по рукам и ногам ко двору повелителя. Как, как Ардван мог даже подумать, что вернейший из его воинов пал столь низко?!
Что значат это взбешенное лицо и надменный тон? Разве он не рисковал своей жизнью, чтобы спасти наследника престола? Разве мало сделал, чтобы Аюр вернулся под отчий кров возмужавшим и набравшимся опыта? Что произошло? Что вообще творится в столице?
Ширам брел между увитых виноградом колонн, пошатываясь, точно кто-то вновь огрел его по голове кувшином, как в тот злополучный день. Ему почему-то вспомнилась узкая пыльная улочка в родной крепости Афайя. Идущая навстречу девушка была прелестна, точно весенний рассвет. Глаза ее сияли, и на свежих губах играла завлекательная улыбка. Желая проявить изысканную вежливость, он тогда посторонился, отвел плечо, пропуская красавицу. Хотел сказать ей, сколь она хороша, и только открыл рот, как эта фраваши в земном обличье змеей скользнула
Пришел в себя он от звонких пощечин отца.
– Ну что, испил водицы?
– Испил, – ощупывая кровоточащую шишку на лбу, процедил Ширам.
– Тогда запомни. Слабость и красота – страшное оружие. Оно поражает даже тех, против кого не властны меч и отвага.
Сказав это, отец развернулся и ушел. Ему нужно было спешить – государь послал его бороться с наводнением в северные уделы. Так уж вышло, что это оказались его последние слова, услышанные сыном.
Как же так? Что случилось? Что заставило государя сменить прежнюю милость на гнев?
Ширам вдруг остановился. «А не повидаться ли с моей нареченной, царевной Аюной? – осенило его. – Кто, как не она, знает, что таится на душе у отца? Может, она разъяснит мне, в чем я провинился? Может, подскажет, как загладить неведомую оплошность?»
Ширам поднял глаза и окликнул идущего впереди слугу – распорядителя сада.
– Ступай! Предупреди мою невесту, царевну Аюну, что я во дворце и направляюсь к ней.
Слуга с поклоном удалился, а Ширам остался на месте, прислонился к колонне и начал придумывать слова, с которыми обратится к Аюне. Право слово, возвышенные речи не были его сильной стороной. Он умел изъясняться кратко и четко, однако беседовать со столь высокородными столичными дамами ему доводилось редко, да и особой охоты он к этому не испытывал. К этим, как он слышал, нужен особый подход, красивые слова…
Его внезапно одолела какая-то странная нерешительность. Ширам сердито тряхнул головой, будто отгоняя морок. В конце концов, их помолвка была лишь государственным делом. И если так, то сейчас он ищет не поддержку преданной и любящей жены, а союзника в борьбе против придворных интриг, в коих накх мало смыслил. Пусть она поможет ему во дворце – а он готов предоставить ей своих непревзойденных воинов и собственную доблесть. Да, вдвоем они будут огромной силой – лишь бы только Ардван сменил гнев на милость. А если еще прибавить дружеское отношение Аюра…
Он не успел додумать пришедшую ему в голову мысль. Появившийся слуга, стараясь держаться подальше от саарсана, растерянно объявил:
– Солнцеликая Аюна не желает вас у себя видеть.
Ширам выпрямился так, что слуга отпрянул, выставляя перед собой руки и причитая:
– Я лишь передал ее слова! Дочь государя нынче совсем не в духе. Я лишь пересказал…
– Замолчи и веди меня к ней! – рявкнул саарсан.
– Но солнцеликая…
– Я приказал тебе замолчать!
Он сделал шаг, поймал слугу за плечо, резко повернул и толкнул вперед:
– Веди!
Стража покоев солнцеликой Аюны, увидев разгневанного саарсана, постаралась как можно меньше привлекать его внимания. В конце концов, спаситель государя, а теперь и его сына, был знатным вельможей и нареченным царевны. Так что, если жениху с невестой пришла в голову блажь хорошенько побраниться, охраны это не касается.
Аюна сидела перед серебряным зеркалом, неподвижно глядя на свое отражение, пока служанки расчесывали ее длинные волосы цвета меда. Лицо царевны было безмятежно, но то была лишь привычная маска, которая на сей раз давалась ей с большим трудом.