Арбайт. Широкое полотно
Шрифт:
— В романе «Остров Крым» по вине «горя от ума» левого интеллигента, отпрыска белогвардейцев, целая цветущая страна возвращается в СССР добровольно. Примерно с тем же результатом, что и у Запасова, которого добрая родина-мать тут же отправила в лагеря. Советские войска в романе оккупируют и разоряют Крым, несмотря на добровольность его присоединения.
— ГОЛОС БУДАПЕШТА. На вопрос о других адских изобретениях советской власти я бы ответила: стукачи, осведомители, сексоты. Хотя они были и при царском режиме,
— Одним из адских изобретений советской власти было то, что советская власть была и в Будапеште. А также в Варшаве, Праге, Софии, Бухаресте, Берлине и многих других местах.
— Гдов слабо образован. Трудодни и пирамиду к годовщине битвы с хеттами придумали еще в Древнем Египте. А коммуналки были еще в Царьграде.
— НЕ ВЕРЮ! Запасов — абсолютно фантастический персонаж. Образованный человек из «бывших» к 45-му году уж точно бы все понял и никогда, ни за что не вернулся бы. Да и не образованный… Я без отрицательной одури отношусь к СССР (ну было и было), но даже я помню, что все постоянно хотели куда-то «свалить». Хотя, может, в шестидесятые-семидесятые годы всё было по-другому?
— Да вот как раз после 45-го и двинули многие эмигранты на горячо любимую родину, полагая, что раз Сталин победил Гитлера, то он теперь стал добрый и никого больше сажать не будет. Знаю десятки историй, подобных истории Запасова. Да и фильм смотрите «Восток-Запад». В семидесятые годы все всё расчухали, но лохоловка под названием СССР уже снова закрылась.
— Безумие, безумие! Я бы на месте любого белоэмигранта слинял на край земли — Новая Зеландия, Перу, Земля Франца-Иосифа. Вообще, можно пьесу написать постмодернистскую на манер семерых козлят и волка. В роли козлят — беженцы, в роли волка — товарищ Молотов (или кто их обратно приглашал?).
— Кого приглашали, а кого и без приглашения увозили. Мне старые эмигранты рассказывали, что они в 1945-м боялись в Париже на улицах разговаривать по-русски. Ибо были случаи, когда разговорчивые русские из Парижа внезапно исчезали, а потом оказывались кто на Лубянке, кто в могиле.
— Если у Запасова и Милады Юрьевны хотя бы иногда случался секс, то это была настоящая любовь.
— Любовь никогда не бывает без секса, Но это ведь лучше, чем секс без любви.— Гадкие, гадкие советские стереотипы. Ну что плохого в просто сексе?
— Плохого в просто сексе то, что он, по мнению советских, отвлекал простого советского труженика от важных дел строительства коммунизма. «Или то, или другое, — считали большевики. — Или жизнь, или коммунизм».
— И они были правы!!!
— Это вы, молодежь, щас все образованные — Чарльза Буковского, Генри Миллера, Виктора Пелевина и Александру Маринину с детского сада читаете. А старик Гдов был выучен большевиками, но только в обратную сторону. Отчего и стал навсегда хроническим антисоветчиком, склонным то к ханжеству, то наоборот.
— Да я большинство из перечисленных книг и при советской власти прочитать успел (ну, кроме Буковского (Чарльза, а не Владимира, конечно) и Марининой). Особой цензуры тогда уже не было — люди просто не знали, что читать (как и библиотекари — что советовать).
— Интересно, как вам удалось это сделать, если Пелевин родился в 1962 году и впервые опубликовал свой текст в 1989-м?
— Цензуры тогда действительно не было, но исключительно в самиздате. А в официальной литературе она одна только и была.
— Скорей всего время действия в пассаже о Буковском — Марининой — самый конец восьмидесятых. Тогда действительно цензура скукожилась перед своим полным исчезновением.
— Правильно. Советская власть пала в 1991 году, в 89-м уже было из упомянутых книг всё (ну, почти всё).
— Вообще-то почти всё было и раньше. Но только читал что хотел только тот, кто хотел и не боялся.
— Гдов постоянно волнуется потому, что он русский. У русских нет поступка без рефлексии. Солнечная и безжалостная улыбка аттических Аполлонов — это не про нас, увы.
— Совершенно не про нас «аттическая улыбка». Нам бы только всласть помучиться под властью какого-нибудь очередного говнюка.
— Летом 1993 года мы с моим другом-инвалидом и его приятелем по имени Валера придумали распить приготовленную бутылку водки. Дело было в районе метро «Варшавская». Прошел час, а нам никак не удавалось осуществить задуманное, Валера панически боялся, что его утащат в милицию, и никакое место в окрестностях ему не казалось безопасным. Это был какой-то мистический, необъяснимый страх. Секретное атомное НИИ, где он имел должность, к тому времени разогнали, и он был уволен вместе с тысячей других сотрудников, допущенных к тайнам государства. Бояться ему в общем-то уже было нечего, но мы целый час так и не могли выпить, чтобы наконец опохмелиться. Тогда мы с инвалидом зашли в здание районного народного суда и там в коридоре на скамье выпили и закусили бубликом. Трус Валера ждал нас на улице.
Позже я узнал, что он в своем НИИ имел чин полковника и у него даже была соответствующая военная форма, то есть случись что, и он бы управлял каким-нибудь полком. Помаявшись, Валера устроился работать охранником по схеме сутки через трое, и у него снова появилась форма.
— В этой поучительной истории гораздо больше смысла, чем кажется. То, что полковник всегда останется им, даже служа охранником, должно настраивать всех без исключения полковников на оптимистический лад, чтобы они не грустили, когда их наконец-то все же уволят «вместе с тысячей других сотрудников, допущенных к тайнам государства».
— Удивительное дело, Гдов пишет о родине, судьбе, любви, а ему в ответ — о пьянстве и водке. Гдов ходит по ЖЖ в высоких кожаных ботфортах цвета бордо, в руке у него, нет, не хлыст, а указка, как у заслуженного учителя истории и географии, задает вопросы, а ему в ответ опять про водку. Видимо, есть в текстах Гдова что-то непреклонно застольное, требующее водки и песен. Словом, «эй, баргузин, пошевеливай вал…».
Глава XXVI
ПРО ПРОТОПОПА