Арчи. Золотая Кровь

Романовский Борис

Я хмыкнул. В голове всплыло лицо одного прыщавого придурка – Колина из Норвегии. Очень неприятный тип, который то и дело пытается меня уколоть.

– Нет, конечно, – я широко улыбнулся. – Я постарался со всеми подружиться. Ну, или, как минимум, не ссориться.

– Это хорошо. Это правильно… Сынок, – мама почему-то встревожилась. – А когда тебя отпустят? Сколько ты там времени проведёшь?

Она напряглась. Может, чувствует что-то?

Наушник в ухе тревожно запищал. Предупреждает, чтобы я лишнего не сболтнул. Досадно. Я, подавив желание

скривиться, осторожно спросил:

– А что тебе сказали те люди?

– Да ничего не сказали, – как-то растерялась мама. – Сказали, что кровь будут брать.

– Для исследований, – кивнул я. – Я уже про это говорил – два раза в месяц – в начале и в конце, у меня берут кровь из вены. Доктора и сами не знают, когда исследования завершатся.

– А хоть примерные сроки сказали? – заволновалась мама.

– Ну, года два, наверное, – промямлил я. – Ты не переживай! Я пока тут буду – школу закончу. И это официально – государство предоставляет такую возможность. Может, даже высшее получу.

– Правда? – мама прильнула к экрану, её глаза радостно загорелись. То, что я бросил школу, давило на неё тяжким грузом. – Как хорошо! Господи, неужели ты, наконец, услышал мои молитвы? – её нижняя губа задрожала, по щекам снова потекли слёзы.

– Ма, мне пора, хочу с ребятами посидеть, – я через силу улыбнулся. Мама так радуется. Как она примет моё исчезновение? Или смерть? Как вообще от меня избавятся после опытов?..

– Да, конечно. Что это я… – мама вытерла глаза. – Ты только звони почаще, хорошо? И Мишке звони, он очень скучает.

– Да, – выдохнул я. – Пока.

Я отключился и проверил свои карманы. Хочу курить. Но нечего. Рядом, на тумбочке, лежит пятирублёвая монетка. Я взял её и подкинул. Если орёл – всё будет хорошо. Решка, досадно. Я недолго рассматривал бездушную пятёрку, а затем положил монету обратно на тумбочку и лёг спать.

Дни проходили один за другим, сливаясь в серую массу. Без выходных, утром и вечером, я ходил на процедуры. Сперва всё было довольно невинно – укольчик там, снимок здесь… Ни боли, ни неудобств, но со временем каждый такой поход превратился в пытку. Я не знаю, что они вытягивали из меня толстыми шприцами, но было очень больно. После процедур я чувствовал себя ужасно – вялость, слабость во всем теле, головокружение, иногда – судороги. Обезболивающее доктора отказывались ставить, говорили, что нельзя, – кровь требовалась без примесей. Уроды.

Целый месяц я жил в таком темпе. И вот, когда все анализы и исследования завершились, пришло время второго этапа – прививки жидким чипом.

Я прошёл через коридор-душ, потом меня побрили, дали новенькую белую пижаму и проводили в отдельный кабинет, куда раньше не пускали. Там я встретил остальных ребят, и увидел поставленные в ряд медицинские капсулы.

Доктор, у которого вместо правой руки был протез, лекторским тоном рассказал, что это новейшие модели и они должны следить за состоянием наших тел и в случае чего – предупредить врачей.

– Капсулы именные. Найдите свою и залезайте внутрь, – закончил он.

Мы разбрелись, и я довольно быстро нашёл табличку с моим именем – Артём Князев.

Залез в капсулу, устроился поудобнее и с лёгким страхом начал ждать доктора. Им оказалась девушка. В руках она держала прозрачный шприц – жидкий чип выглядел как серая вязкая жидкость.

– Закрой глаза, – посоветовала девушка и нажала на кнопку рядом с моим лицом.

С негромкий шипением мои руки, ноги, торс и даже шею зафиксировали автоматические ремешки. Я дёрнулся и сглотнул. Иголка на шприце длинная и толстая.

– Закрой глаза, – повторила девушка.

Я зажмурился, и через пару секунд почувствовал очень болезненный укол в грудь, в районе сердца.

Сразу после “прививки” мне стало плохо. Закружилась голова, я потерял сознание. Иногда просыпался в капсуле, чувствовал, как всё тело огнём горит. Пытался кричать, но не получалось – рот онемел. Я снова вырубался, и так целых два дня, как потом сказала Джулиан.

Окончательно проснулся я уже на кушетке. Тело не болело, только жутко чесалось. И курить так хотелось…

– Результаты, – услышал я, медленно приходя в себя.

– Образец успешно вживлён всем реципиентам, степень отторжения разная, вплоть до отказа.

– Кто это?

– Последний реципиент из выживших.

Я открыл глаза. Это они про меня сейчас? Справа надо мной стояли два доктора в масках и изучали какую-то панель рядом с кушеткой.

– Ты как? – один из докторов посмотрел на меня. Это был тот самый, что про капсулы рассказывал, с протезом.

– Плохо, – прошептал я.

– Видишь что-нибудь необычное?

Я хотел покачать головой, но замер. Перед глазами и правда мелькали какие-то цифры и графики.

– Вижу.

– Отлично, – выдохнул доктор. По собравшимся морщинкам в уголках его глаз я понял, что он улыбается.

С тех пор начался самый долгий период пребывания в этой тюрьме. Анализы брали гораздо меньше, всего раз в неделю, но зато остальные шесть дней доктора работали с моим жидким чипом.

Я ложился на специальную кровать, меня жёстко фиксировали и присосками подключали провода почти ко всем частям моего тела – от лысой головы, которую брили каждую неделю, до пяток.

Джулиан говорит, что они так получают и анализируют сигналы. Во время подобных процедур я чувствовал дикую боль в голове. Иногда даже сознание терял.

Я всё чаще хотел умереть. Безнадёжность и безысходность давили. Но держаться мне помогали редкие разговоры с родными – с выздоровевшим и пошедшим в школу братом, с папой, который снова начал ходить, со счастливой мамой. Всякий раз, когда я был на грани слома, мне разрешали связаться с родными. Такие разговоры давали мне силы держаться и терпеть дальше. Меня гримировали, а на планшете включали какие-то фильтры, чтобы мама не перепугалась, увидев моё лицо, больше похожее на обтянутый кожей череп.