Ареи Певерелл
Шрифт:
«Да, точно, я же видела его сегодня ночью, в предыдущем сне». – Первая моя мысль. Осознав это, я хотела проснуться, но ничего не получилось. Я была бессильна против монстров, которые меня окружили. Я была добычей. Вдруг земля из-под ног исчезла, и я провалилась куда-то. Но через мгновение поняла, что меня держат на руках и не дают упасть в обрыв. И какого было мое удивление, когда я увидела своего брата.
– Ты в порядке, Хиаса? – поинтересовался этот мужчина, а я все так же смотрю на него своими удивленным глазами.
– Да. Арэмиен-сама. – проговорила я по наитию и не порождала, так как мужчина улыбнулся и, переместившись дальше от поля боя, поставил меня на землю. Вдруг завязалась битва, которая была проиграна нападающими, но это далеко не всё…
Скорость,Взмах меча, рев чудовища, кровь, текущая из раны Арэмиена. Крик раздирающий все, что попадется в поле досягаемости. Слезы, которые невозможно остановить. Я беспомощна.
Проснулась, от собственного крика и оттого, что меня кто-то звал. Чьи-то руки заботливо держали меня. Я открыла глаза и посмотрела на того, кто пытался привести меня в чувства, у него беспокойный взгляд. Эти глаза повергли меня в ужас, хотя не настолько глаза, сколько осознание того, кто именно, меня держит.
Страх…
Происшедший, и неиссякаемый. Он уже давно затопил меня и продолжает топить, когда этот человек находится рядом.
Боль…
Боль от собственного существования, слабости, неуверенности.
– Нии-сама?! – голос дрогнул, с глаз прокатились слезы. Неудержимые, полные страха, боли и отчаяния. Никогда не позволяла себе такую слабость, а сейчас, что же изменилось сейчас? Сейчас я хочу заснуть. Настолько долго, насколько это возможно. Может быть, тогда моя боль утихнет. И я уже сама не понимаю, как моё сознание поглощает тьма, а я все слабее слышу голос любимого.
Глава 2
Что-то резко выдернуло ее из вязкой, муторной дымки сна. Разлепить тяжёлые, будто налитые свинцом веки стало почти невыполнимой задачей. Впрочем, это оказалось благом: ударивший по глазам свет резко ослепил и вынудил снова зажмуриться. Заставив себя несколько раз медленно моргнуть, молодая девушка всё-таки смогла немного разглядеть окружающую обстановку. Она полулежала на узкой кровати, опираясь спиной на что-то твёрдое. Взгляд выхватывал почерневшее от времени дерево стен и потолка, а чуть в отдалении – кривоватый грубо сколоченный стул. Судя по немалому слою грязи, этот дом мог похвастаться богатой историей вкупе с давним отсутствием заботливой руки и явной нехваткой денег.
Время от времени пробегающий по пылающей жаром коже ветерок позволял предположить, что открыто окно. Девушка жадно вдыхала свежий прохладный воздух, безуспешно пытаясь сглотнуть или издать хотя бы какой-то звук, но ссохшееся горло не давало ни шанса на успех.
Внезапно послышались медленные шаркающие шаги, и кособокая дверь, скрипнув, пропустила подслеповато щурившегося согбенного старика, с трудом передвигающего непослушные ноги. Его лицо изуродовала та самая неприятная дряхлость, что заставляла сухонькие, обтянутые желейной морщинистой кожей руки мелко трястись и придавала ветхому неухоженному телу мерзкий резкий запах, свойственный людям на закате жизни. Подойдя к блондинке, дед внимательно всмотрелся в его лицо, наткнувшись на немного удивлённый выжидающий взгляд. Некогда ясные, имевшие, наверное, благородный голубой или пронзительный серый цвет, а сейчас – мутные и желтоватые на белках глаза широко раскрылись, сверкнув из-под тяжёлых морщинистых век:
– Очнулась никак! – старик тряхнул жиденькими волосами, едва прикрывающими сальными седыми прядями пятнистую лысину. Отвернувшись, он, причитая, быстро проковылял куда-то к изголовью кровати. – Сейчас-сейчас-сейчас…. – Послышался хрустальный звук льющейся воды, и ходящие ходуном слабые руки попытались аккуратно поднести к губам девушки, неожиданно чистую плошку со свежей водой. Та жадно глотала, с трудом проталкивая живительную влагу в отказывающееся работать горло. – Я уже и не чаял, бедолага ты, бедолага, – ломкий дребезжащий голос стал неожиданным якорем, за который смогло зацепиться сознание, чтобы снова не уплыть в небытие. Блондинка и сама бы не смогла сказать, зачем так упорно цепляется за ускользающую реальность. Почему-то каждый осознанно сделанный вдох, каждое достигшее разума слово, казались сейчас невероятно важными. Всё-таки пролив несколько капель, старик взял какую-то в меру чистую тряпицу и, намочив её, осторожно протёр грудь, пылающее лицо, шею и руки молодого человека, после чего поправил одеяло и пошаркал к выходу. – Ну, очнулась – и хорошо, и ладно, – тихий скрипучий голос убаюкивал. – Чай, жива теперь будешь, стало быть. Спи, отдыхай. – А проснувшись на следующий день, девушка смог заговорить. Снова увидев входящего в комнату старика, он вытолкнул из себя:
– Кто?.. – Слабый поток воздуха, вырвавшийся вместе со странным скрипящим звуком, имеющим мало общего с человеческим голосом, едва касаясь, прошёлся, по сухим потрескавшимся губам, заставив растерянно замолчать.
– Я-то? – Старик поставил принесённую с собой плошку на стол, подтянул поближе стул и с кряхтением на него опустился. – Дык Тогом меня кличут. Кликали, стало быть, пока благоверный мой жив был. А сейчас и кликать-то некому, – намочив кусок ткани, он начал умывать лежащую перед ним девушку. – Нашёл тебя неподалёку, в лесу, уж месяц как. Вся в крови, белая. Я, было решил: померла, чай. Думал, хоть похоронить бедолагу по-человечески, а ты возьми и шевельнись, стало быть. Насилу допёр. Силушка-то уж не та. Ты не смотри, что я старый. Я ведь когда-то, знаешь, каким травником был? – Старик назидательно поднял шишковатый палец, вызвав полуулыбку у лежащей девушки. – Отовсюду ко мне ездили. Журка, благоверный мой, стало быть, всё ревновал. Говорил, мол, не уследишь – уведут такого красавца, – чуть пожамкав впалыми губами, он улыбнулся и покачал седой головой. – А теперь и силушки нетуть, чтобы, стало быть, зверюшку какую на похлёбку поймать, да и травки особо уже не даются – глаза уж не те, да-а.… Но старый Тог ведь, ещё что-то помнит, – дед поправил одеяло. – Вот и начал за тобой ходить. Молодая ведь, сильная – авось выдюжишь. Да только совсем я надежду потерял. Думал, стало быть, что скоро хоронить придётся. Уж месяц как лежишь и не шевельнёшься, а тут глядь, батюшки! Очнулась! – Подслеповато щурясь, он посмотрел в бледное осунувшееся лицо и в молчаливой поддержке невесомо погладил всё ещё неподвижную горячую руку. – Но теперь всё хорошо будет. Теперь уж ты снова бегать будешь. – Положив на грудь девушки толстую ткань, дед поднёс к его губам полупустую плошку с уже остывшим овощным бульоном: – Давай родненькая, ешь, моя хорошая. Ты извини меня, старого дурня, ничего другого и дать не могу. Тебе бы наваристого бульончика, чтобы с мясца силушки набирался, стало быть, – отставив пустую плошку в сторону, он тщательно вытер подбородок молодого человека. – Ну, ничего-ничего, вот встанешь, наберёшься немного силёнок, а там и сама уже прокормиться сможешь, горемыка.
– Я кто? – Небольшие голубые глаза не отрываясь, смотрели на суетящегося деда.
– Не помнишь, что ли? – Ахнув, взмахнул тот высохшими руками.
– Нет… – Хрипло ответила девушка, прикрывая глаза.
– Ну, ничего, ничего, – мутные глаза выражали непритворное сочувствие. – У тебя ж голова совсем разбита была, как я тебя нашёл. Авось вспомнится ещё, – он снова развернулся и поковылял к двери. – Ты спи, набирайся силушки, стало быть, поднимайся, а там и вспомнишь всё. А коли нет, так и не беда – чай, живой и здоровой будешь. Чего тебе ещё?
Скоро девушка смогла самостоятельно садиться, а потом и вставать. Сначала она доходила только до стула, потом у нее получалось походить по комнате, а ещё через сколько-то дней – и по запущенному домику, состоящему из большой комнаты с печкой и двух маленьких: в одной, спал сам хозяин, а вторую выделили гостю. Дни сменяли друг друга, мускулы медленно, но верно начинали работать, а память так и не возвращалась. Девушка надеялась, что, если увидит своё лицо, это подтолкнёт упорно ускользающие воспоминания. Вот только зеркала у старика уже несколько лет как не было, а собственное тело ничем не смогло помочь. Она часто рассматривала свои тату на руках, и от чего-то ей казалось, что они очень важны для нее. Спускающиеся ниже плеч до самой поясницы золотые волосы, сейчас не менее грязные, чем редкие седые пакли старика – ничто не подтолкнуло упрямую память, погружённую в неприятную вязкую дымку забвения.