Арестант
Шрифт:
— Слушай, Валя, — сказал Николай, — а какие там дальше-то слова в этой песенке? Я, кроме первой строчки, ничего не знаю.
— Слова-то? Да простые слова… А ты вообще историю этого Августина знаешь?
Николай покачал головой. Через два дня, при попытке нелегального перехода венгерско-молдавской границы, он будет убит молоденьким пограничником. Кравцов закурил и сказал:
— Августин жил в семнадцатом веке. Был он пьянь, трактирный певец и бродяга. Бомж, по-нашему… Однажды он напился так, что его приняли за жмурика и сбросили в яму к помершим от чумы. Но он проспался и наутро вылез жив-живехонек.
— Наш человек. А слова-то все же какие?
— А-а, слова… Простые слова. Ох, ты милый Августин, Августин, Августин. Все пропало. Деньги пропали, люди пропали. Ох, ты милый Августин, все пропало!
Часть вторая. Арестант
Возвращение в мертвый город. Бесконечное и бессмысленное возвращение в мертвый город у стылой воды. Лайнер снижается, входит в облака, и солнечная пустыня остается где-то наверху, за спиной. Туша «Боинга» прошивает облачный слой и входит в серое пространство между тяжелой землей и низким небом. Похожий на падение полет продолжается над плоским пейзажем: плохие дороги, бетонные коробки с кариесом и похмельем, трубы котельных и заводов, стада разномастных ларьков у метро. Петропавловский ангел смотрит скучно и безучастно.
Ты снова дома!
…В Пулково-2 Андрея Обнорского и его конвоиров встретила уже знакомая «Волга» с мигалкой на крыше. В машине у него снова отобрали загранпаспорт и телефон. Все происходило буднично, привычно, без эмоций. Один из конвоиров (тот, что представился Андрею Виктором Ильичом) позвонил куда-то: Прилетели, везем… да… да. Да нет, нормально. После доклада он убрал телефон в карман и посмотрел на Андрея долгим странным взглядом. Обнорский отвернулся к окну. «Волга» с включенной мигалкой летела за сотню. Через пятьдесят минут они уже были у знакомой стальной двери в районе «Лесной». Щелкнул дистанционный замок, Андрей и Виктор Ильич вошли внутрь. На этот раз процедуры обыска не было. Прошли по коридору мимо ряда одинаковых дверей без табличек. Виктор Ильич постучал.
На этот раз Наумов и не подумал встать из-за стола, протянуть руку. Он внимательно и как будто грустно посмотрел на Андрея и кивнул охраннику. Виктор Ильич вышел.
— Садись, Андрей Викторыч… хоть ты и говоришь, что в жопе правды нет. Садись.
Андрей сел в кресло. Некоторое время двое мужчин молча рассматривали друг друга. Молчание было тяжелым, напряженным. Негромко тикали настенные часы в безликом пластмассовом корпусе.
— Ну, — сказал наконец Наумов. — Объясни, на хера ты это сделал?
— Что именно? — пожал плечами Андрей.
— Сломал себе жизнь.
— А тебя, Николай Иваныч, это волнует?
— Нет, нисколько… хотя и жаль. Я ведь хотел предложить тебе работу. — Наумов закурил, остро прищурился и продолжил: — Ты думаешь: помог Катерине или себе? Ты думаешь: бабки останутся ваши? Чушь это, Андрюша! Чушь. Сумма слишком велика, чтобы спустить дело на тормозах. Вы решили, что Катерина Дмитриевна скроется, пересидит какое-то время и все будет забыто? Э-э, нет… так не бывает.
— А как бывает? — равнодушно спросил Андрей.
— А я объясню. Хотя и странно растолковывать это тебе. Я ведь уже кой-какие справки о тебе навел. Все считают, что у Серегина аналитический склад ума… Я, кстати, тоже так
Наумов раздавил в пепельнице наполовину выкуренную сигарету и сказал:
— Деньги — это кровь системы. Это ее воздух, а ты наивно попытался отобрать эту кровь и этот воздух. Глупость это… мальчишество. Пока ты и твои коллеги пишете статейки обличительные да коррупционеров разоблачаете с гневом праведным — тебе же никто не мешает. Пиши сколько влезет! Но ты попытался деньги взять! А вот это — хрен! За это придется ответить. Ты сам себя сделал заложником. И будешь им до тех пор, пока мы не найдем Катерину Дмитриевну и не получим обратно свое.
Обнорский, не спрашивая разрешения, взял сигарету из пачки «Мальборо», щелкнул крышкой «Зиппо» и прикурил.
— Зачем же вам столько денег, Николай Иванович? — спросил он с иронией. — Вы же наверняка человек не бедный.
Наумов слегка прищурился:
— Мне-то? А мне, Андрюша, много не нужно. Достаточный уровень комфорта я обеспечил. Яхты, ванны из золота, виллы на Багамах считаю ерундой… Деньги интересны только как мощный управленческий рычаг. Как инструмент власти.
— Понятно, — выдохнул дым Обнорский. — Но власть-то ради чего? Во имя чего?
— А власть, Андрей Викторович, это сама по себе ценность. Возможно — единственная абсолютная ценность. Ясно?
— Нет, — честно ответил Обнорский.
— Вот в этом-то основная разница между нами, — Наумов смотрел на Андрея серьезно, без обычной иронии. — Ладно, — сказал он. — Иди.
— Куда? — спросил Андрей. Наумов пожал плечами:
— Домой. В кабак. Куда хочешь. Только глупостей не делай, бежать-то тебе все равно некуда… найдем! Помни: кроме власти, есть еще одна абсолютная ценность — жизнь. И собственная, и близких людей. А Катерине Дмитриевне лучше позвони сам. Объясни ситуацию. Наши возможности достаточно велики, чтобы достать ее в любой стране… Все, пожалуй. Иди.
Андрей встал, неуверенно пошел к двери. — Да, — окликнул его Наумов. — Ты со звоночком-то своей миллионерше особо не тяни. Срок — сутки.
Из пяти человек, направленных полковником Семеновым в Вену, вернулся только один — Валентин Кравцов. Берг сидел в тюрьме, Серегу Вепринцева убили про попытке задержания в отеле. Судьба еще двух консультантов была неизвестна. Шансы, что ребятам удастся выбраться, были… но время шло, а информации от них не поступало.
Спустя три дня после возвращения Кравцова удалось снять информацию из открытых австрийских и венгерских источников: двенадцатого сентября при попытке нелегального перехода границы молдавским пограничником был убит неизвестный мужчина. У сотрудников венской полиции есть веские основания полагать, что неизвестный причастен к кровавым событиям девятого сентября в центре столицы. На не очень качественной фотографии Семенов и Кравцов опознали Николая Маркова… О судьбе пятого участника группы они так никогда ничего и не узнают.