Арфист на ветру
Шрифт:
– Ифф? – спросил он не очень уверенно.
– Да. – Рука чародея очень мягко скользнула на плечо Моргона и сняла с него ворону. Моргон внезапно подумал о книгах с изображениями полевых цветов на изящных полях, которые привезла в Кэйтнард Моргол Херунская.
– Ты мудрец, который любит все живое.
Чародей оторвал взгляд от вороны, его спокойное лицо от внезапно нахлынувшего на него изумления обнаружило ранимость волшебника. Ворона таинственно смотрела на него, не шевеля ни единым перышком. Волшебник с лицом ястреба сунул в расселину череп, который до этого держал в руках, и пересек склеп.
– Не так уж давно мы отослали ворону, весьма
Глаза его были одновременно страстными и терпеливыми.
– Рэдерле! – воскликнула Нун. Голос ее и напоминал, и не напоминал о временах, когда она пасла хедских свиней. – Что ты здесь делаешь?!
Ифф был ошеломлен не меньше, чем Нун. Он посадил ворону обратно на плечо Моргона и сказал ей:
– Прошу меня простить. – И добавил, обращаясь к Моргону: – Это твоя жена?
– Нет. Она отказалась вступить со мной в брак. И вернуться домой тоже отказалась. Но она способна о себе позаботиться.
– И ей не страшен Гистеслухлом?
На миг ястребиные глаза встретились с вороньими. Затем ворона суетливо переступила лапами и покрепче вцепилась когтями в плечо Моргона. Ему вдруг захотелось укрыть птицу под рубахой, у самого сердца. Тонкие брови волшебника забавно сдвинулись.
– Я не одну сотню лет прослужил королям Ана и Аума. После разрушения Лунголда я стал соколом, постоянно попадавшимся, стареющим и снова вырывающимся на волю, чтобы омолодиться. Я носил путы и колокольчики, я кружил с ветром, чтобы вернуться в руки анских королей. Столетиями. Никому из них, даже Мэтому Анскому, не было дано увидеть то, что я скрывал в своих глазах. Она напоминает мне кого-то из тех, соколиных дней...
Моргон ласково прикоснулся к вороне, не уверенный, что скрывается за ее молчанием.
– Она тебе скажет, – произнес он наконец, и выражение гордого древнего лица изменилось.
– Неужели она боится нас? Почему бы вдруг? Когда я был соколом, я брал мясо из рук ее отца.
– Ты Талиес, – догадался Моргон, и волшебник кивнул. – Историк. Я читал в Кэйтнарде то, что ты написал о Хеде.
– Что же. – В острых глазах промелькнула улыбка. – Я написал о нем много столетий назад. Вне сомнений, Хед с тех пор изменился, коли дал миру помимо пахарских лошадей и пива Звездоносца.
– Нет. Если ты взглянешь на него, ты его узнаешь. – Тут Моргон вспомнил призраков Ана, и голос его дрогнул. Он обернулся к чародею, похожему на имрисского воина. – А ты Алойл. Стихотворец. Ты слагал любовные послания к той самой... – Он снова запнулся, на этот раз – от смущения.
Нун улыбнулась.
– Да кто придает всему этому значение через тысячу, а то и более лет. Тебя хорошо натаскали в училище.
– Сочинения лунголдских волшебников – те, что избежали уничтожения здесь, – послужили основой для Искусства Загадки. – И он добавил, почуяв внезапный мысленный вопрос Алойла: – Часть твоих произведений в Кэйтнарде, остальное – в Королевской библиотеке в Кэруэддине. Большая часть твоих стихов – у Астрина Имриса.
– Мои стихи. – Алойл провел узловатой ладонью по волосам. – Как раз их-то и следовало здесь уничтожить. Они мало чего стоили. Ты явился в это место и принес воспоминания. Рассказы о мире, который нам больше не суждено увидеть. Мы пришли сюда, чтобы убить Гистеслухлома или умереть.
– Но не я, – мягко заметил Моргон. – Я пришел, чтобы задать Основателю кое-какие вопросы.
Внутренний взор чародея, казалось, с усилием оторвался от воспоминаний, чтобы снова обратиться к Моргону:
– Какие вопросы?!
– Он – Мастер
– Какое отношение имеет ко всему этому Искусство Загадки?
– Ну...
Зубы Нун снова сжали трубочку, она, не договорив, послала вверх цепь маленьких синих клубочков.
– А сил у тебя хватит? – деловито спросил Ифф.
– Для того чтобы убить его? Да. А завладеть его разумом и получить те сведения, которые мне нужны... Я должен. Я найду в себе силы и для этого. От него мертвого мне нет никакой пользы. Но я не могу одновременно сражаться с ним и с Меняющими Обличья. И плохо представляю себе, насколько они могущественны.
– Ты все усложняешь, – проворчала Нун. – Мы явились сюда с такой простой целью...
– Вы мне нужны живые.
– Хм. Так приятно быть нужным. Оглянись вокруг. – Свет факелов, казалось, следовал за ее рукой, куда бы она ни указывала. – Было всего двадцать девять волшебников и человек двести мужчин и женщин с немалыми способностями, которые учились здесь семь столетий назад. Из них мы сейчас хороним двести двадцать четыре... Двадцать три, не считая Сута. А как он умер, ты знаешь. Ты прошел через это место. Это – великое каменное надгробие чародейства. Есть еще немало могущества в древних костях. Поэтому мы и хороним их, чтобы века спустя мелкие ведьмы и колдуны Обитаемого Мира не пришли сюда добывать бедренные и пальцевые кости магов для своих затей. Мертвые Лунголда заслужили покой. Я знаю, что ты сломил власть Гистеслухлома и освободил нас. Но когда ты оставил его, преследуя арфиста, ты дал ему время собраться с силами. Так ли ты уверен, что сможешь воспрепятствовать второму разрушению?
– Нет. Я ни в чем не уверен. Даже в своем имени. Я иду от загадки к загадке. Гистеслухлом построил и разрушил Лунголд из-за этих звезд. – Он откинул волосы назад. – Они увели меня с Хеда к нему в руки. А я бы с удовольствием остался дома, варил бы себе пиво и знать не знал, что вы живы и что никакого Высшего на горе Эрленстар нет. Мне нужно узнать, что означают эти звезды, что это такое. Почему Гистеслухлом не боялся Высшего. Почему я нужен ему живой и сильный. Что он надеется от меня получить, загнав в ловушку. Если я убью его, Обитаемый Мир от него избавится, но я останусь с вопросами, на которые никто никогда не ответит, – подобно голодающему, владеющему золотом в стране, где золото никто не ценит. Ты понимаешь меня? – внезапно спросил он Алойла и увидел в узловатых плечах и суровом возбужденном лице могучее корявое дерево, которым Алойл был семь сотен лет на Равнине Королевских Уст.
– Я понимаю, – мягко ответил ему волшебник, – где я был семь сотен лет. Задай ему свои вопросы. А потом, если ты погибнешь или упустишь его, я убью его или умру сам. Ты понимаешь, что такое отмщение. Что же до звезд у тебя во лбу... Я не знаю, как можно связывать с ними какие-то надежды. Я не понимаю, что ты делаешь. Если мы уцелеем и живыми-здоровыми покинем Лунголд, мне понадобится понять это... Особенно – что побудило тебя вникнуть в землезакон Ана, как ты этого добился? Но пока что... Ты освободил нас, ты извлек из забвения наши имена, ты нашел дорогу сюда и стоишь с нами среди наших мертвых... ты – юный, усталый князь Хеда в рубахе, запятнанной кровью, и с вороной на плече, и за пределами твоих глаз – могущество, исторгнутое прямо из сердца Гистеслухлома. Не из-за тебя ли случилось так, что я семь сотен лет простоял дубом, всматривающимся в морскую даль? Какую свободу или какой жребий ты нам принес?