Аргентина. Крабат
Шрифт:
– В Аппалачах уже ходят, – задумчиво проговорил Курц, не отрывая взгляда от ровного ряда крыш. – Гилл, как ты помнишь, считает, что летом ледяные поля особенно опасны. Подтает – и посыплется прямо нам на головы. А каски нужны не такие, как в армии, а полегче, поудобнее… Было бы время, занялся бы… Кстати, сколько сейчас времени?
– Десять минут первого, господа, – отозвался молодой женский голос. – Немного опоздала, извините. А каски я привезла.
…Синяя шапочка-чепчик, миниатюрная квадратная сумочка, тоже синяя. Бежевое «лётное» платье. Сама же худая, как спичка, хоть об коробку зажигай. Голубые глаза – бледное северное небо. Носик-пуговка, резко очерченный маленький рот.
– Баронесса Ингрид фон Ашберг-Лаутеншлагер Бернсторф цу Андлау. А ваши фотографии, господа, я в газете видела.
Вначале взглянула на Тони, потом на Андреаса… Хинтерштойсер сглотнул. На вид девице хорошо если восемнадцать, а голосок такой, что герру обер-фельдфебелю самое время пойти перекурить.
– Я… Мы очень рады, баронесса, – первым нашелся Курц.
Носик-пуговка дернулся:
– Только, пожалуйста, без феодальных пережитков. Всех своих знакомых я уже отучила. Труднее всего было с моим кузеном, у него характер еще хуже, чем у меня самой. Ничего, справилась!.. Ингрид – и не иначе!
– Андреас!
– Тони!
Ладонь баронессы была холодной и твердой, словно остывший к вечеру гранит. Хинтерштойсер отделался легко, одним пожатием, Курца же просто так не отпустили.
– Тони… – задумчиво проговорила девушка, не убирая ладони. – Но вы же не американец? У вас нормальное имя есть? У меня на американцев, признаться, аллергия.
Курц только моргнул и Андреас кинулся на выручку.
– Так точно, Ингрид! Горный стрелок Курц в крещении – Антониус. По имени святого, но не Египетского, а Падуанского. У нас в Баварии его очень почитают как покровителя младенцев. В Хайдльфинге в честь святого Антониуса капеллу построили, очень, знаете, красивая!..
Ингрид дрогнула губами, словно пробуя имя на вкус.
– Антониус… Сразу запахло ладаном. Но все же лучше, чем Тони, так только пуделя можно называть. Договорились!
Руку отпустила. Курц, воспользовавшись моментом, показал другу Андреасу кулак.
– А теперь, господа, вернемся к тому, с чего начали. Сейчас уже не десять минут первого, а четверть. Я проголодалась. Где тут поблизости приличный ресторан?
От любительницы кефира отбиться удалось сравнительно легко. Но здесь был совсем другой случай.
Курц понял это сразу.
И Хинтерштойсер понял.
– Ты ему не верь. У него глаза плохие.
– Такие же, как у меня.
Маленькая комната, большое, во всю стену, окно. Светлый линкруст, по потолку – разноцветные полосы, узорный линолеум на полу. На стене – зеркало, на другой – фотографии в деревянных рамках. Люстра: стеклянная капля, короткие бронзовые цепи. Кровать, возле нее – столик, чуть дальше – этажерка с книгами. Шифоньер – узкий пенал стоймя. Два стула.
– Не такие. Он совсем другой, Кай. Какой-то темный… И руки дергаются.
– Клоун Белый, клоун Черный… Как в фильме. «Laugh, Clown, Laugh!» Не смотрела? И не стоит, он для самых маленьких… Это, Герда, называется «контрастность», искажение восприятия. Загляни в книжку.
Девочка сидит на кровати, подушка под спиной, на простыне – пепельница, зажигалка на столике.
Курит.
Мужчина возле окна, на стуле. Белая рубашка, ворот расстегнут. В руке – сложенная географическая карта.
– Надо сделать все, что он сказал, но наоборот.
– Наоборот – это никуда не ехать. Если меня арестуют, я, может, и выкручусь, убегу. А вот тебя могу не спасти. И Королева не сможет. Отправят в приют, изменят имя. Или хуже – в лагерь, говорят, уже и до этого дошло.
Девочка долго молчит, наконец, не глядя, тушит сигарету в пепельнице.
– Расскажи еще раз.
– У нас есть два дня, чтобы пересечь границу. Границ много, но в Чехословакию нельзя, и в Австрию нельзя. Польша – далеко. А во Францию ехать опасно, французы ввели особый режим на границе, пускают не всех. Мы – германские подданные. Если что-то случится, могут интернировать. Знаешь, что это, или объяснить?
Девочка морщится, качает головой. Пальцы тянутся к сигаретной пачке. Смотрит на мужчину, ловит его взгляд. Пальцы отдергиваются.
– Я знаю это слово, Кай. Королева будет ждать нас в Швейцарии. Но почему мы должны ехать именно туда, куда велел… герр Пейпер? Переедем границу – и свободны.
– Мы должны отвезти в Швейцарию одного человека. Ему тоже грозит арест. В Швейцарии мы не будем свободны. За границей тоже опасно, у нацистов там полно агентов, поэтому большие города, Берн, Женева, Цюрих, отпадают. Гандрий… Герр Пейпер забронировал номера в горном отеле, два километра над уровнем моря, приют для альпинистов. В любом случае этого человека мы должны переправить через границу и доставить в Швейцарию. Я обещал.
Сигаретная пачка в руке, девочка взвешивает ее на ладони, думает. Кладет на столик. Пожимает худыми плечами.
– Если обещал, то и говорить не о чем. Я еще маленькая, меня никто не станет слушать, даже ты, Кай. А мне всё не нравится. Если бы герр Пейпер… Если бы твой брат и в самом деле хотел тебе помочь, то сделал бы так, чтобы никто не знал, где мы. И прежде всего, он сам. Представь, Кай, что все это – не в жизни, не по-настоящему, а в книжке про шпионов. Я бы и читать дальше не стала. Ясно, что ловушка. Мышеловка!
– Мы не в книжке, Герда. В жизни все куда проще. Зачем посылать нас в мышеловку, когда можно арестовать прямо сейчас? И… Не хотел говорить, но если ты права… Нам не позволят нарушить план. Их план! Или мы ему следуем – и уезжаем, как велено и куда велено, или… Или они найдут и отправят в Швейцарию другого человека с маленькой девочкой. Не такой умной – и конечно же некурящей… Вещи сама соберешь – или мне помочь?
Мужчина встает, пытается улыбнуться, затем идет к двери, берется за блестящую медную ручку.