Аргонавты вселенной
Шрифт:
И в сотый, в тысячный раз, в течение десяти лет с непоколебимым мужеством и стальным упорством принимался Горянский за повторные опыты и медленно, слишком уж медленно приближался к цели…
Гигантская скорость, — свыше десяти верст в секунду, нужна была ему, чтобы привести в действие машину.
Он же за время своих многолетних опытов с трудом добился шести верст и дальше не подвинулся ни на шаг.
Между тем, время шло и, невзирая на всю экономию Чемберта, невзирая на то, что почва острова давала хороший урожай и содержание
Отчаяние начинало охватывать Горянского: неужели из-за недостатка денег остановится великое дело, неужели проклятое золото — символ человеческого порабощения и унижения, восторжествует и тут!
Несколько раз он впадал в умственную и нервную прострацию, и если бы не Чемберт, который заботился о нем, как о ребенке, то он, может быть, покончил с собой.
Наконец, тоже по настоянию Чемберта, Горянский на последние деньги отправился в Париж, чтобы заняться изысканиями с радием. Это была его последняя ставка, последняя конвульсивная попытка спасти свое дело.
Если и это не удастся, если он не найдет этих проклятых, недостающих ему четырех верст в секунду, — машина не полетит, его «Победитель» станет побежденным, он не сдвинется с места, он инертной грудой бессмысленного мертвого металла будет лежать под крышей эллинга!..
…Тогда Горянский — банкрот, тогда он обманул Чемберта и попусту растратил его состояние!
Но первые же опыты с радием убили пессимизм и возбудили энергию Горянского.
Он снял квартиру в отдаленном глухом предместьи Парижа, устроил себе на скорую руку походную лабораторию и работал, работал с утра вечера, а иногда и целыми ночами, как бешеный. У него появилась вера в успех; опыты с радием дали неожиданно блестящие результаты, открывалась возможность получения еще большей скорости, чем было нужно… И, кроме того, еще одна возможность, настолько сказочная, что он сам боялся в ней себе признаться.
Горянский продолжал упорно работать и даже нарочно до получения определенных результатов не хотел ничего сообщать Чемберту на остров, с которым мог ежедневно сообщаться, благодаря усовершенствованному им радиотелефону.
…Вечерами, совершенно истомленный от упорной сосредоточенной работы, он выходил подышать свежим воздухом прогуляться по тенистым бульварам…
Там он встретился однажды с Еленой.
Горянский принял было сначала ее за гризетку, за одну из тех бесчисленных ночных женщин, которые наполняют бульвары и главные улицы всех больших городов Европы, в особенности Парижа, и равнодушно прошел мимо.
Но потом его поразила небрежность ее костюма и торопливая походка (она шла из редакции домой и боялась, что консьержка закроет двери и придется долго стучаться) и он заговорил с ней, неожиданно для самого себя, может быть, потому, что ему инстинктивно почуялось что-то русское в ее манере и движениях.
Она не обиделась и не рассердилась. Отвечала спокойно, просто, с большим достоинством.
Ее
Она рассказала Горянскому, что работает в «Пти Журналь» в редакции, и когда Горянский попросил у нее разрешения зайти к ней завтра вечером в редакцию, она не ответила отказом.
Они стали встречаться почти ежедневно; и эти встречи служили для Горянского приятным отдыхом после напряженной ночной работы.
Правда, у него были еще официальные знакомства, было одно семейство княгини Тамирской, дочь которой княжна Анна (познакомился он с ней еще в России) была влюблена в него по уши.
Но его врожденная нелюбовь к буржуазии и аристократии мешала ему чувствовать себя свободно в их вылощенном аристократически-мещанском салоне, и он не знал, о чем ему говорить с этой влюбленной в него, но чуждой ему, красивой напыщенной барышней. Горянский не умел и не хотел быть кавалером, — «кавалериться», как он иронически иногда выражался; и сознание, что ему внушают какую-то роль и что он должен как-то держаться и что-то делать, — внушало ему чуть ли не отвращение и ненависть к красивой княжне, которая в конце концов была виновата лишь в том, что его любила.
С Еленой же Горянскому было просто и хорошо, и уже каждый вечер он провожал ее из редакции до дому, и они незаметно сближались все больше и больше.
Один раз Елена оказала ему неожиданную услугу: у нее через редакцию были знакомства в электрохимическом институте и ей удалось устроить Горянскому возможность приобрести необходимый для опытов гелий по необычайно низкой цене.
Это расположило Горянского к ней еще больше…
Скоро он узнал ее несложную историю:
Дочь англичанина-врача, попавшего в Россию, Елена с детства росла в очень скромных условиях, граничащих с бедностью.
Отец ее умер рано. Она окончила гимназию в Питере и поступила на Бестужевские курсы, окончить которые ей не пришлось, так как нужно было содержать и себя и мать. Хорошее знание языков помогло ей найти место воспитательницы детей в богатом французском семействе, с которым она и уехала в Париж после смерти матери. Там с большими усилиями, тоже благодаря исключительному знанию языков, она устроилась в «Пти Журналь», как переводчица международной хроники…
После смерти матери она — одна, совсем одна на белом свете…
Горянский сказал о себе, что он инженер и работает над изобретением, которое должно доставить ему большие средства.
Так они встречались друг с другом… Время шло… Настроение Горянского было совсем радужным; он почти уже получил необходимую ему скорость… И, кроме того, то, другое, что казалось ему невозможным, — предстало перед ним во всей своей фантастической реальности…
Оставалось еще раз проверить и резюмировать добытое в форме портативного удобного прибора.
Горянскому казалось, что победа совсем близка.