Архангелы Сталина
Шрифт:
Самолёт давно уже улетел, но Каменев ещё долго сидел на подножке ЗиСа и курил одну папиросу за другой. Разные мысли крутились в его голове, пихая друг друга в борьбе за первоочерёдность. Но вот, наконец, самая насущная одержала победу. Он поманил одного из охранников, так и просидевших всё время в стоящих поодаль машинах.
— Поликарпов ещё здесь?
— Никак нет, товарищ замнаркома. Ушёл.
— Плохо…. А знаешь, братец, отвези-ка ты меня в Метрополь.
Второй пилот уже больше часа переминался в тесной
— Так Вы говорите, товарищ Байдуков, наша авиация самая передовая в мире, и потому непобедима? А как, с точки зрения опытного лётчика, может выглядеть будущая война?
Польщенный военно-воздушный ветеран, двадцати шести лет от роду, придвинулся ближе, что бы товарищ Сталин не упустил ни одного слова.
— Мы всех победим. Да. И сразу. Могучий и грозный воздушный флот Страны Советов, вместе с пехотой, артиллеристами, танкистами свято выполнит свой долг и поможет угнетённым народам избавиться от палачей.
— Свежая мысль, — одобрил Иосиф Виссарионович, — но нельзя ли поконкретней?
— Да, я ясно представляю — бомбардировщики, разрушающие заводы, железнодорожные узлы, мосты, склады, спиртзаводы и позиции противника. Армады краснозвёздных воздушных крейсеров наносят бомбовые и торпедные удары по сухопутным и морским силам врага. Штурмовики, атакующие ливнем огня колонны войск, артиллерийские позиции. Десантные корабли, высаживающие свои дивизии в глубине расположения противника. Далее в дело вступает артиллерия, а затем Красная Армия победным маршем заканчивает операцию с деморализованным и разбитым врагом. И ясно вижу, как товарищ Тухачевский будет докладывать по телефону: " Здравствуйте, Климент Ефремович! Нет…В сводках никакой фантастики…Наоборот, я сознательно преуменьшил…Пленных? Много, очень много…Трофеи? Я боюсь, вы не поверите, Климент Ефремович. Да мы сами не верим…Потери незначительные…"
— А потом?
— А что потом, товарищ Сталин? Победу одержим. Представляете, какое счастье и радость будут выражать взоры тех, кто в Кремлёвском дворце примет последнюю республику в братство народов всего мира!
Командир экипажа во время этого разговора деликатно отвернулся, старательно изображая юного натуралиста, рассматривающего проплывающие внизу облака. Но избежать вопросов не удалось и ему.
— Вы что скажете по этому вопросу, Валерий Павлович?
— Ничего не скажу, Иосиф Виссарионович. Я истребитель, а не стратег.
— Тогда скажите мне, товарищ Чкалов, как истребитель — хорошие ли у Красной Армии самолёты?
— Хорошие, товарищ Сталин. Но надеюсь, что в случае войны нам дадут другие.
— Это почему? Чем не нравится вот эта машина? Громов дал ей очень лестные рекомендации, а после некоторых модернизаций по его замечаниям…
— Я разве спорю. Только воевать на ней нельзя. Из вооружения — только четыре пулемёта, от истребителей противника не отобьётся. Да с такой скоростью, его любой пацан из рогатки достанет.
— Ну, не скажите. Все-таки "Рекорд дальности".
— А смысл в этом рекорде, товарищ Сталин? Допустим, долечу я на нём до Лондона или Парижа, и что? Спалить пять тонн дефицитного бензина для того, что бы сбросить одну тонну бомб и не вернуться?
— Ты, Валера, не понимаешь, — вмешался Байдуков, — наши рекорды должны показать всему миру превосходство советской техники и социалистического строя.
Чкалов проворчал себе под нос что-то очень матерное.
— Что, Валерий Павлович?
— В облачность входим, говорю. Буду подниматься выше, всем приготовить кислородные маски.
— Это ещё зачем? — Подозрительно разглядывая непонятное резиновое изделие, спросил Сталин.
— Чтоб морда не треснула, ой, извините. В смысле, мы сейчас на большую высоту поднимемся, а там воздуха мало. — Командир обернулся ко второму пилоту. — Эй, полководец, буди штурмана, а сам ложись спать, не мешайся под ногами. Через два часа меня сменишь.
— Я и сейчас могу за штурвал сесть, — заупрямился Байдуков, желая продемонстрировать Генеральному секретарю своё мастерство.
— И, правда, Валерий Павлович, пойдёмте отдыхать. Мы оставляем самолёт в надёжных руках.
Чкалов не стал упираться, передал управление, и полез в тесноте будить штурмана, похрапывающего в спальном мешке. Сталин пошёл следом, неловко загребая громадными унтами, которые пришлось надевать прямо поверх сапог.
— Саня, профессор, вставай. Иди Жорке курс прокладывай, а то не видать не фига.
Беляков протёр припухшие после сна глаза и зевнул.
— Вредитель ты, Валера, такой сон перебил, — профессор посмотрел на часы и крикнул пилоту, — Георгий, возьми два градуса левее.
— Врождённое чувство направления, — пояснил Чкалов, — как у перелётного гуся.
— Хорошее качество, — Иосиф Виссарионович с уважением посмотрел в спину уходящему штурману. — Это надо обмыть.
— Прямо тут?
— Понимаете, Валерий Павлович, — смущённо признался Сталин, — для храбрости не помешает. Не то, что боюсь, просто неуютно ощущать под ногами пять с лишним километров пустоты. Но это не страх, запомните. А то будете потом писать в своих мемуарах всякие гадости. Вот, помнится, на бронепоезде с Климом Ворошиловым…. Товарищ Чкалов, Вам приходилось воевать на бронепоезде?
— Они же не летают.
— Ерунда, попросим наших конструкторов, Ильюшина например, пусть летающий танк построит. Пойдёте испытателем?
Постоянно оглядывающийся через плечо второй пилот с лёгкой завистью наблюдал, как командир что-то объяснял своему высокопоставленному пассажиру, иногда использую фляжку для показа фигур высшего пилотажа, а тот внимательно слушает, делая пометки в блокноте. "Точно орден Ленина получит", — подумалось ему, — "а нам по Красному Знамени"
Идиллия неожиданно нарушилась громким хлопком, и резким запахом спирта, мгновенно заполнившего кабину.