Архангелы Сталина
Шрифт:
Прибил бы гада морского. Но комбриг Архангельский приказал взять на себя защиту виновника. В принципе он прав. Иначе так засужу, что мало не покажется. Это же надо додуматься, утащить у меня из под носа маршальские звёзды! Ну, почти маршальские…. И почти мои. Пусть так, согласен и на командарма. А теперь?
— Сан Саныч, просыпайся, — Воронин колотил в дверь боцманской каюты. — Вставай, чёрт усатый.
— Дрыхнет, наверное, — предположил я. — Меня бы кто запер на недельку.
— Сейчас разбудим, — мощные пинки сотрясли переборку.
Звякнул замок, и Заморский показался на пороге своего комфортабельного узилища. А где его ещё держать под арестом? Конечно, сам он прозрачно намекал на продуктовый склад, мотивируя тем, что в порядочной тюрьме должно быть холодно. Но, памятуя капитанский опыт отсидки, в просьбе было отказано.
— Что, Владимир Иванович, моя судьба решилась? — Поинтересовался мрачно.
— Устал сидеть? — Посочувствовал капитан. — Не торопись. Пошли, сейчас
— А кто?
— Советский суд. Вот товарищ Раевский, — Воронин показал на меня, — согласился быть твоим адвокатом. Товарищ Берия — государственный обвинитель. А комбриг Архангельский представляет интересы Белецкого.
— Постой, Иваныч, — боцман остановился посреди коридора, — зачем Белецкому представитель? Он же…, того?
— Неважно, — сурово отрезал капитан, — это его проблемы. И что значит того? Такого приказа никто не отдавал. Ладно, иди, разберёмся.
Заморский только тяжко вздохнул в ответ. Потом заложил руки за спину, и молчал до самой кают-компании.
— Встать, суд идёт! — Торжественно провозгласил исполняющий обязанности секретаря Отто Юльевич Шмидт и важно погладил бороду.
Вообще-то он претендовал на председательское место в суде, но отменное владение стенографией не оставило шансов начальнику экспедиции. Приходилось компенсировать недостаточную важность роли строгим соблюдением предписанного протокола. Жалко, что заседание закрытое, и, кроме самого Шмидта и боцмана на табуретке подсудимых, вставать было некому.
Мы вошли в строгой тишине, нарушаемой только недовольным сопением Лаврентия Павловича, который косился на мои награды. Завидует, наверное. У самого только скромные "Красные Знамёна", боевое и трудовое. Всё правильно, остальное в будущем. А недоразумения Грузии, Армении и Азербайджана носить стыдится.
Или что-то не так? Я опустил взгляд. Нет, всё нормально, ордена в соответствующем порядке. Не нравится, что "Красного Знамени нет"? Где бы его взять? Четвёртую степень Георгия я ещё за турецкую войну получил — для советских наград рановато ещё. Третью — за Крым. И ордена Красной Звезды тогда не было. Вместо него дали вторую степень с шейным крестом и звездой на грудь? Может ему крест не нравится? То-то мне показалось, что товарищ Берия — тайный еврей. Настолько тайный, что и сам не знает об этом. Но на подсознательном уровне….
И такой же хитрый. Мной недоволен, а Гавриилу слова не скажет поперёк. Даже когда он хотел надеть орденскую ленту через плечо. Я отговорил. Всех кавалеров первой степени наперечёт знают, а он же в то время под другой фамилией был известен. Чуть было конфуз не вышел. Так и пошёл только с Андреем Первозванным, сияя парадной цепью, как новогодняя ёлка. Отто Юльевич, как человек понимающий толк в наградах, удивлённо вскинул брови. А чего? Товарищ Сталин дал молчаливое согласие на ношение отцом Алексием боевых орденов. Значит, и нам можно.
Боцман Заморский на своей табуретке окончательно сник. Вот они, сатрапы, явили миру свой истинный облик. Попьют сейчас пролетарской кровушки. Сейчас Сан Саныч ощутил себя истинным, природным пролетарием, хотя ещё несколько дней назад за такое предположение мог и в ухо дать.
"Стенограмма судебного заседания. Баренцево море "Челюскин" 3 октября 1933 г.
Председатель суда — тов. Воронин В.И.
Государственный обвинитель — комбриг тов. Берия Л.П.
Адвокаты — комбриг тов. Архангельский Г.Р. и комбриг тов. Раевский И.Р.
Секретарь суда — академик тов. Шмидт О.Ю.
…Воронин: — Так когда это произошло, Александр Александрович?
Заморский: — Да сразу после проводов товарища Сталина. Мы с Эрнстом Теодоровичем немного….
Раевский: — Протестую.
В: — Против чего?
Р: — Некорректный вопрос. Скажите, Заморский, вы с товарищем Кренкелем слегка откушали?
З: — Так я про это и говорю.
Р: — Требую внести в протокол — происшествие случилось сразу после обеда.
Архангельский: — Не возражаю.
В: — Принято. А что в это время делал Белецкий?
А: — Эта свинья….
Берия: — протестую. Товарищ Архангельский не может давать отрицательные характеристики своему подзащитному.
В: — Протест отклонён. Подзащитный писал доносы на товарища Архангельского.
Р: — Не возражаю.
Б: — Вопрос подсудимому.
Р: — Протестую. Все вопросы обвинения только через адвоката.
В: — Принято. Вопрос к защите. Почему Вы утверждаете, что Александр Александрович Заморский невиновен?
Раевский: — Я это знаю.
Берия: — Протестую. Мы все это знаем.
Воронин: — Что знаем?
Берия: — Всё знаем. Но это к делу не относится.
Архангельский: — Протестую, ещё как относится. Белецкий нанёс удар моей собаке своей нижней конечностью, предположительно ногой.
Воронин: — А причём тут наше судебное разбирательство?
Архангельский, Раевский, Берия: (одновременно) — Да за нашего Такса…. (Далее следует переводимая, но не печатная игра слов)
Заморский: (покраснев) — Нет, я так не могу.
Воронин: — Подсудимый, Вам слово не давали.
Заморский: — А ещё Белецкий собаку назвал фашистским прихвостнем.
Архангельский: — Протестую.
Воронин: — Против чего?
Архангельский: — Против выражений, оскорбляющих Иосифа Виссарионовича Сталина.
Берия: — Не возражаю.
Воронин: — Протест принят. Только поясните, причём тут товарищ Сталин?
Раевский: — Протестую, товарищ Сталин всегда причём.
Воронин: — Протест принят. Но всё же?
Архангельский: — Мы все помним, как хорошо относился Иосиф Виссарионович к Таксу. И если собака — прихвостень, то кого Белецкий назвал фашистом?
Заморский: — Я это сразу понял. И в ухо.
Воронин: — Вопрос к защите — почему подсудимый, защищая честь и достоинство Генерального секретаря, сразу не заявил об этом?
Раевский: — Протестую. Скромность — отличительная черта советского человека.
Воронин: — Протест принят.
Берия: — Вопрос к защите. Кто первый предложил дуэль?
Раевский: — Протестую. Мы разбираем дело о антисоветских высказываниях бывшего парторга Белецкого.
Берия: — Разве?
Воронин: — Лаврентий Павлович, Вы сомневаетесь в справедливости советского суда?
Заморский: — Так я свободен?
Воронин: — Свидетель, Вам слово не давали.
Раевский: — Свидетель?
Заморский: — Прошу занести слова председателя суда в протокол.
Архангельский: — Не возражаю.
Заморский: — Мне можно пересесть?
Воронин: — Да сиди где хочешь. Суд удаляется на совещание.
Архангельский: — Протестую.
Раевский: — Не возражаю.
Берия: — Против чего?
Архангельский: — Пусть свидетель выйдет. Мне и тут хорошо.
Воронин: — Протест принят. Свидетель, покиньте зал заседаний.
Заморский: — Совсем?
Воронин: — Вас вызовут.
Шмидт: — Протестую.
Воронин: — Против чего?
Шмидт: — Я за ним бегать не буду.
Воронин: — Протест принят. Суд не удаляется на совещание. Прошу государственного обвинителя зачитать приговор.
Берия: — Ещё совсем недавно во главе партийной организации "Челюскина" стоял, ныне разоблачённый враг народа, троцкист Белецкий. Тонко маскируясь и двурушничая, он творил свои гнусные преступные дела и всевозможными мероприятиями срывал научную работу экспедиции. Партия и правительство опускают миллионы советских денег на содействие расцвету науки в стране, а пробравшийся на этот участок работы классовый враг, клевеща на преданных делу социализма товарищей, систематически вредил научному строительству.
Внимательно рассмотрев дело, суд постановил — признать Белецкого, Михаила Израилевича, виновным по статье 58, часть 9 и часть 10. В силу открывшихся обстоятельств, признать правомерным досудебный поединок, предусмотренный "Дополнением к Уставу РККА и РККФ от 2 октября 1933 г". Дело в отношении Заморского, Александра Александровича, закрыть, за отсутствием в его действиях состава преступления. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит"
Глава 16
А бабка всё плачет,
Что плохо живёт.
Какой неудачный
Попался народ.
Отсталая бабка привыкла к узде.
Ты ей о свободе — она о еде.
Тимур Шаов
Горький. Ромодановский вокзал
Влажный ветер, набирая разгон над Окой, захватывал клочки низких туч и бросал их мелкими брызгами на суетящуюся вокзальную кутерьму. Пассажиры подошедшего поезда нехотя покидали тёплые вагоны и ныряли в непогоду. Начальник патруля, охраняющего выход с перрона, зябко поёжился и прикурил чуть отсыревшую папиросу. Едкий дым дешёвого табака выбил слезу, но опытный взгляд сразу вычислил в толпе подозрительную личность. В ватнике, без шапки, с ёжиком коротко стриженых волос.
— Стоять, гражданин. Документики попрошу.
Седой человек, лет сорока на вид, в затёртой телогрейке с заметными прямоугольниками от споротых нашивок, привычно вздрогнул и оглянулся, потирая давно не бритую щёку тыльной стороной ладони. Устало вздохнул и бросил негромко:
— И тут гражданин. Мать….
— Пошевеливайся, — нетерпеливо поторопил патрульный.
Человек в телогрейке сбросил с плеча, прямо на грязный мокрый асфальт, мешавший тощий сидор и потянулся в грудной карман. ВОХРовец внимательно наблюдал, предусмотрительно задержав руку у кобуры. Кто знает, что на уме у бывшего зека? А может и не бывший? Вдруг это сбежавший из лагеря троцкист? Вот вытащит сейчас из-за пазухи маузер, и устроит теракт на вверенном под охрану объекте. Хотя нет, троцкисты предпочитают парабеллум. А этот — типичный кулак. От него можно ожидать чего угодно. Обрез, или ржавые вилы в брюхо. От дурного предчувствия нестерпимо зачесался бок в районе печени.
Тревога оказалась напрасной. Городу и миру явился конверт, толщина которого не подразумевала заложенной бомбы. Командир выхватил его из рук седого, и, прищуривая глаз из-за папиросного дыма, достал документы.
— Так, что у нас тут? Ага, справка об освобождении. Беляков Александр Фёдорович, девяностого года рождения. Что, на свободу с чистой совестью? Из социально близких?
— Нет, раскулаченный.
— Вот как? — Оживился патрульный. — И что тогда тебя сюда занесло?
— Сам смотри, там написано.