Архимаг ее сердца
Шрифт:
– Не надо!
И она уткнулась лицом в ладони, все еще отворачиваясь к стенке.
Не хочет она ничего. Ни одеваться, ни молока. Вообще ничего…
Наверное, если бы была такая возможность, повернула бы время вспять. И рассказала бы Мариусу про кальхейм, и о том, что именно делал в Эрифрее Кьер. И заставила бы себя просто слушать Мариуса, просто… верить ему, не взирая ни на что. Тогда… ничего бы не было. Они бы вместе засыпали и просыпались. Она бы обнимала его, терлась щекой о колючую щетину, вдыхала бы такой близкий, такой
«То, что мы называем судьбой, является следствием наших ошибок», – вспомнилось некстати.
Теперь… ешь то, что заслужила, Алайна Ритц. Выкарабкивайся из этой ямы, обдирая пальцы в кровь, скуля от боли и острого, режущего как нож, одиночества.
Стукнула дверь. Служанка ушла. Еще несколько минут Алька лежала в полной тишине, возя пальцем по трещинкам в штукатурке. Потом за дверью послышались голоса, один из них был мужским, другой – высоким, женским. В комнату снова вошли, уже двое.
– Ну, и что это все значит?
Алька усмехнулась. Этот низкий голос с рычащими нотками невозможно не узнать. Она медленно повернулась на кровати и сказала:
– Здравствуйте… ваше величество.
– А еще я твой отец, – хмуро сказал Сантор, подходя ближе.
Он подвинул себе стул и сел – рядом с кроватью, так, что Алька могла протянуть руку и коснуться его.
Она невольно разглядывала Сантора, ведь еще не встречалась с ним после того, как пала Пелена, и все проклятья развеялись.
Сантор… стал человеком.
Высоким, статным мужчиной, с шевелюрой, черной как вороново перо, смуглым, с черными глазами, густыми бровями. Впрочем, рост и сложение не изменились, он ведь и был таким. Только теперь крыльев не стало и, верно, поэтому Сантор не выглядел подавляюще-огромным. Просто крупный мужчина средних лет. И в черных волосах, собранных в недлинную косу, поблескивают серебряные нити.
Одежда осталась прежней. Свободная туника с замысловатой драпировкой, синий шелк, золотое шитье. Алька невольно метнула взгляд на служанку, что тенью замерла в углу комнаты. Та была одета, как раньше одевались женщины крагхов: сложно задрапированная ткань, а под ней шаровары.
– Что? – тихо спросила Алька, понимая, что молчание затягивается, что Сантор сидит и смотрит на нее, положив широкие кисти рук на колени.
Он недовольно пожевал губами.
– Вставай, одевайся. Мне сказали, что ты полностью оправилась от падения.
Алька вздрогнула. Вот так? Настолько обыденно? Вся ее жизнь… только что сгорела, а Сантор хочет делать вид, как будто ничего не случилось?
– Зачем ты пришел? – прошептала она, – ты что, не видишь?..
– Что твой магистр оставил тебя? – голос Сантора внезапно смягчился, он дернулся на стуле, как будто хотел протянуть руку и погладить Альку по голове, но сдержался, – я говорил с ним, перед тем, как он отбыл в земли Порядка.
Во рту внезапно пересохло, Алька торопливо облизнула губы.
– И что? – прозвучало
Сантор пожал плечами и уставился на Альку так мрачно, что ей вдруг захотелось побыстрее заползти под кровать.
– Он сказал, что ты его предала, что плела интриги у него за спиной, в результате чего смертельно опасная тварь вырвалась из-под контроля. Как по мне, он имеет полное право от тебя отказаться.
Она поежилась.
Да, конечно, все так. Но…
– Ты сам прислал Кьера, – тихо сказала она, не глядя на Сантора.
– Но не Кьер заставил тебя нарушить планы твоего мужчины, так ведь?
– Я не знала… – Алька всхлипнула. Еще немного, и не выдержит, и слезы покатятся по щекам.
– Прежде всего, ты должна была слушаться своего мужчину, – отрезал Сантор, – ты сама его выбрала, между прочим. А раз выбрала, то должна была верить, а не вытворять то, что вытворила. Так что нечего теперь… Вставай, одевайся. Мы будем ждать тебя к ужину.
– Я не голодна… – и тут же вскинулась, – а Рон? Что с ним, он выжил?
Сантор смерил ее пронизывающим взглядом.
– Если изволишь выйти к ужину, увидишь там брата. С ним… все будет хорошо. Мариус Эльдор – человек слова. Он сделал все, чтобы мой сын остался в живых.
Алька снова свернулась клубком. Взгляд Сантора давил и внушал чувство вины. Да она и была виновата, разве нет?
– Я пойду, – примирительно сказал отец, – приводи себя в порядок. Манни поможет тебе одеться.
– Подожди, – она высунула нос из-под одеяла, – тебе… Мариус еще что-нибудь сказал? Он… когда-нибудь сможет… меня простить?
Сантор скривился.
– Тебе интересно, вернется ли он? Я бы не рассчитывал. Магистр был настроен решительно… но никто не может знать свою судьбу, Алайна. Никто.
И тут Алька не выдержала. Горло сжалось, по щекам покатились слезы. Давясь рыданиями, она уткнулась в подушку. Алька выла и ревела в голос, оплакивая то, чему уже никогда не случиться – их жизнь, ребеночка, которого она бы любила, самого Мариуса, без которого она себя просто не представляла. Вот как так, она есть – а его рядом больше нет? Она оплакивала собственную глупость, свою огромную и такую горькую ошибку, свою любовь и мечты. Ту самую минуту, когда решила освободить Рона наперекор воле своего мужчины.
Она и не заметила, как осталась одна.
А потом, размазывая по лицу слезы, поднесла к глазам руку. На пальце плотно сидел перстень с раухтопазом, тот самый, фамильный, с веточками, украшенными мелкими бриллиантами.
– Прости меня, прости! –крикнула она, хоть и не мог Мариус ее услышать.
И приникла губами к прохладному камню.
Наверное, было бы честным вернуть перстень.
Но это было единственное, что у нее осталось от самой большой любви, и поэтому Алька решила, что оставит это напоминание себе. Хоть что-то… до конца жизни будет напоминать о нем.