Архипелаг ГУЛаг(в одном томе)
Шрифт:
За мятеж на базе военного флота (Свеаборг) с гибелью нескольких сот невинных солдат – 8 расстрелянных при восьмистах осуждённых на сроки. (Из них-то несколько освободила Февральская революция из легендарного каторжного Зерентуя – где к моменту революции обнаружилось всего 22 политических каторжанина.)
А как наказывали студентов (за большую демонстрацию в Петербурге в 1901 году), вспоминает Иванов-Разумник: в петербургской тюрьме – как студенческий пикник: хохот, хоровые песни, свободное хождение из камеры в камеру. Иванов-Разумник даже имел наглость проситься у начальника тюрьмы сходить на спектакль гастролирующего Художественного театра – билет пропадал! А потом ему присудили «ссылку» – по его выбору в Симферополь,
Ариадна Тыркова о том же времени пишет: «Мы были подследственные, и режим был не строгий». Жандармские офицеры предлагали им обеды из лучшего ресторана Донона. По свидетельству неутомимо-допытчивого Бурцева, «петербургские тюрьмы были много человечнее европейских».
Леонида Андреева за написание призыва к московским рабочим поднять вооружённое (!) восстание для свержения (!) самодержавия… держали в камере целых 15 суток! (Ему и самому казалось, что – мало, и он добавлял: три недели.) Вот записи из его дневника тех дней [27] :
27
По книге В. Л. Андреева «Детство» (М.: Советский писатель, 1966).
«Одиночка! Ничего, не так скверно. Устраиваю постель, придвигаю табурет, лампу, кладу папиросы, грушу… Читаю, ем грушу – совсем как дома… И весело. Именно весело». – «Милостивый государь! А, милостивый государь!» – зовёт его в кормушку надзиратель. Много книг. Записки из соседних камер.
В общем, Андреев признал, что в смысле помещения и питания жизнь в камере была у него лучше, чем та, которую он вёл студентом.
В это время Горький в Трубецком бастионе написал «Дети солнца».
После спада революции 1905–07 годов многие её активисты, какие-нибудь Дьячков-Тарасов и Анна Рак, не дожидались ареста, а просто уезжали за границу – и вот-то героями возвращались после Февраля, вершить новую жизнь. Многие сотни таких.
Большевицкая верхушка издала о себе довольно безстыдную саморекламу под видом 41-го тома энциклопедии «Гранат» – «Деятели СССР и Октябрьской Революции. – Автобиографии и биографии». Какую из них ни читай, поразишься, сравнимо с нашими мерками, насколько безнаказанно сходила им их революционная работа. И в частности, насколько благоприятные были условия их тюремных заключений. Вот Красин: «Сидение в Таганке всегда вспоминал с большим удовольствием. После первых же допросов жандармы оставили его в покое (да почему же? – А. С.), и он посвятил весь свой невольный досуг самой упорной работе: изучил немецкий язык и прочёл в оригинале почти все сочинения Шиллера и Гёте, познакомился с Шопенгауэром и Кантом, проштудировал логику Милля, психологию Вундта…» и т. д. Для ссылки Красин избирает Иркутск, то есть столицу Сибири, самый культурный город её.
Радек в Варшавской тюрьме, 1906: «…сел на полгода, провёл [их] великолепно, изучая русский язык, читая Ленина, Плеханова, Маркса… в тюрьме написал первую статью… и был ужасно горд, когда получил [в тюрьме] номер журнала Каутского со своей статьёй».
Или наоборот, Семашко: «Заключение [Москва, 1895] было необычайно тяжёлым»: после трёхмесячного сидения в тюрьме выслан на три года… в свой родной город Елец!
Славу «ужасной русской Бастилии» и создавали на Западе такие размякшие в тюрьме, как Парвус, своими напыщенно-сентиментальными приукрашенными воспоминаниями – в месть царизму.
Всю ту же линию можно проследить и на лицах мелких, на тысячах отдельных биографий.
Вот у меня под рукой энциклопедия, правда некстати – литературная, да ещё старая (1932 год), «с ошибками». Пока этих «ошибок» ещё не вытравили, беру наудачу букву «К».
Карпенко-Карый. Будучи секретарём городской полиции (!) в Елисаветграде,
Кириллов В. Т. Участвовал в революционном движении черноморских моряков. Расстрелян? Вечная каторга? Нет, три года ссылки в Усть-Сысольск. Стал писателем.
Касаткин И. М. Сидя в тюрьме, писал рассказы, а газеты печатали их. (У нас и отсидевшего-то не печатают.)
Карпову Евтихию после двух (!) ссылок доверили руководить императорским Александринским театром и театром Суворина. (У нас бы его, во-первых, в столице не прописали, во-вторых, спецчасть не приняла бы даже суфлёром.)
Кржижановский в самый «разгул столыпинской реакции» вернулся из ссылки и (оставаясь членом подпольного ЦК) безпрепятственно приступил к инженерной деятельности. (У нас бы счастлив был, устроившись слесарем МТС.)
Хотя Крыленко в «Литературную энциклопедию» не попал, но на букву «К» справедливо вспомнить и его. За всё своё революционное кипение он трижды «счастливо избежал ареста» [28] , а шесть раз арестованный, отсидел всего 14 месяцев. В 1907 году (опять-таки год реакции) обвинялся: в агитации в войсках и участии в военной организации – и военно-окружным судом оправдан! В 1915 «за уклонение от военной службы» (а он – офицер, и идёт война!) этот будущий главковерх (и убийца другого главковерха) наказан тем, что… послан во фронтовую (нисколько не штрафную) часть! (Так царское правительство предполагало и победить немцев, и одновременно пригасить революцию…) И вот в тени его неподрезанных прокурорских крыл пятнадцать лет тянулись приговорённые в стольких процессах получать свою пулю в затылок.
28
Здесь и дальше – по его автобиографии в «Энциклопедическом Словаре Русского Библиографического Института Гранат». 7-е изд. Т. 41, ч. 1. М., [б/г], с. 237–245.
И в ту же самую «столыпинскую реакцию» кутаисский губернатор В. А. Старосельский, который прямо снабжал революционеров паспортами и оружием, выдавал им планы полиции и правительственных войск, – отделался как бы не двумя неделями заключения [29] .
Переведи на наш язык, у кого воображения хватает!
В эту самую полосу «реакции» легально выходит большевицкий философский и общественно-политический журнал «Мысль». А «реакционные» «Вехи» открыто пишут: «застаревшее самовластье», «зло деспотизма и рабства», – ничего, катайте, это у нас можно!
29
«Товарищ губернатор» / Публ. И. Брайнин, Ф. Лимонов // Новый мир, 1966, № 2, с. 217–236.
Строгости были тогда невыносимые. Ретушёр ялтинской фотографии В. К. Яновский нарисовал расстрел очаковских матросов и выставил у себя в витрине (ну как, например, сейчас бы на Кузнецком мосту выставить эпизоды новочеркасского подавления). Что же сделал ялтинский градоначальник? Из-за близости Ливадии он поступил особенно жестоко: во-первых, он кричал на Яновского! Во-вторых, он уничтожил… не фотографическую мастерскую Яновского, нет, и не рисунок расстрела, а – копию этого рисунка. (Скажут – ловок Яновский. Отметим – но и градоначальник не велел же бить при себе витрину.) В-третьих, на Яновского было наложено тягчайшее наказание: продолжая жить в Ялте, не появляться на улице… при проезде императорской фамилии.