Архипелаг мореплавателей
Шрифт:
ПРЕЛЮДИЯ К САМОА
В тот день в Джакарте было жарче, чем обычно. Несколько недель шли проливные дожди, и влажность воздуха достигала 90 процентов. Над центром города поднималось удушливое облако пара и выхлопных газов.
В представительстве ООН на улице Кебон Сири шла лихорадочная работа: уезжали эксперты, уничтожались документы, свертывались картотеки… Был февраль 1965 года. В связи с выходом Индонезии из Организации Объединенных Наций все эксперты и администрация должны были покинуть страну до 1 марта.
Мы наблюдали
— Хэлло, Марк! — крикнул он. (После нескольких попыток произнести имя Збышек — Збск… все звали моего мужа Марком.) — Пришла депеша, что тебя переводят. И знаешь куда? Пошли покажу.
Он подвел нас к большой настенной карте. На голубом пятне Тихого океана я разглядела несколько точек. Одну из них — Самоа — кто-то обвел красным карандашом.
Так мой муж стал главным архитектором и строителем городов на островах, которые выглядят на просторах Тихого океана как следы от укола булавкой, а расположены — страшно сказать — на самом краю света.
Мы начали поспешно собирать сведения о Самоа, но никто ничего не знал. На помощь пришла литература. Я прочитала «Дождь» Сомерсета Моэма и упаковала побольше зонтов и плащей. Потом кто-то познакомил нас с бывшим представителем одной западногерманской фирмы в Апиа, столице Западного Самоа. Он сразу же размечтался, как только услышал о Самоа.
— Господа, это же лучшие годы моей жизни! Но… — он посмотрел на меня и вздохнул, — тогда я еще не был женат.
Мы отправились в путь. Преодолевая несколько сотен миль за раз, через Перт, Сидней, Веллингтон мы добрались до Нанди на островах Фиджи. Здесь мы впервые вкусили прелести жизни южной части Тихого океана: цветы в волосах, венки, укулеле… Воздух был насыщен ароматом китайской розы…
В приподнятом настроении мы направились к самолету. Им оказалась старая «Дакота» полинезийских авиалиний, при виде которой в мою душу закралось беспокойство; машина выглядела так, словно ее минуту назад приволокли со свалки металлолома. Вся в ржавых пятнах, обшарпанные кресла, грязные окна…
— Сколько миль отсюда до Апиа? — шепотом спросила я мужа, чтобы меня не услышала наша пятилетняя дочь.
Магда, несмотря на свой возраст, имела богатый опыт по части «авантюристических предприятий» своих родителей. Поэтому в сомнительных ситуациях она решительным тоном заявляла «боюсь» и отказывалась принимать в них участие.
— Не знаю. Наверное, как от Варшавы до Москвы, — так же шепотом ответил Збышек.
Сначала все шло хорошо. Самолет немного дребезжал, но летел прямо и не слишком качался. Но как только наступила ночь, началось что-то страшное.
— Ничего, — успокаивала нас, восьмерых пассажиров, прелестная стюардесса. — Это просто пора ураганов… — она не успела докончить фразу, как «Дакота» резко спикировала вниз, и стюардессу отбросило на несколько метров к кабине пилота. Ураганный вихрь играл машиной, как шариком для пинг-понга. Дождь сквозь щели просачивался в салон, заливал кресла и одежду, смешиваясь с ручейками пота. Минуты превращались в часы, а страх сменялся отупением. Прошло уже пять часов с момента вылета из Нанди, но огней Апиа все еще не было видно.
Наконец все утихло. Мы — на аэродроме. Вдоль взлетной полосы горят огоньки керосиновых ламп. Оглушенные и ко всему безразличные, выходим из самолета. Кругом — тишина и спокойствие. Только издали доносится глухой шум моря, а рядом, в пальмовой рощице, звенят цикады. Аэродром, покрытый мягкой травой, благоухает, как свежескошенный луг.
По дороге в Апиа из-за туч выглянула луна, проложив в океане серебристую, как чешуя щуки, дорожку. Луна осветила неподвижные лапы кокосовых пальм и придорожные лачуги. В некоторых еще горел свет. Силуэты людей резко выделялись на фоне белых москитных сеток. Фары автомобиля вырывали из тьмы живописные группы парней и девушек, сидевших на обочине дороги. Они показались мне красивыми и беззаботными.
Эти первые впечатления от Самоа навсегда остались в моей памяти. Более того, первоначальное восхищение со временем переросло в постоянное и сильное чувство.
Мы прожили на островах три года — очень маленький срок для того, чтобы по-настоящему узнать страну со своеобразной культурой, сильно отличающейся от европейской, и не дать обмануть себя всему показному, рассчитанному на туристов. Я познала Самоа настолько, что могу выделить то неповторимое, исключительное, бесценное и одновременно непрочное которое еще живет в эту минуту, но уже начинает разрушаться, а завтра, возможно, умрет. Это — искренность и непосредственность человеческих чувств, доброжелательность и безмятежность, простота и первозданная красота. Так и просится на язык избитое выражение — самоанцы носят в себе солнце.
До сегодняшнего дня они сохранили свои вековые традиции. Не только показные или рассчитанные на праздники. Ими насыщена вся повседневная жизнь аборигенов. Время остановить нельзя, его можно задержать, да и то ненадолго. Появление новых ценностей неминуемо грозит гибелью старым. Но не всем. Самоанцы — гордый народ. Они сознают своеобразие своей культуры и исторического наследия. Их привязанность к традициям иногда граничит с навязчивой идеей. Что удастся им сохранить из прошлого? Не будет ли это только формальным выполнением церемониала ритуальных слов и жестов, изживших свое содержание? Сумеют ли они оградить страну от превращения ее в музей-резервацию для туристов и одновременно сохранить свою индивидуальность, неповторимость?
Мы пробыли на Самоа только три года, но за этот короткий промежуток времени здесь произошло больше событий, чем за предыдущие пятьдесят лет. Однако важнее всего то, что уже через несколько лет после завоевания независимости отчетливо начала вырисовываться линия будущей жизни страны. Молодая администрация набиралась опыта, училась разрешать конфликты между требованиями нового времени и существовавшей многие столетия общественной структурой. За период 1965–1968 гг. произошли крупные и мелкие события, которые, как мозаичные стеклышки, творили образ будущего Самоа.