Арин
Шрифт:
Я вымыла пол.
Утро вырвало меня из блаженного сна воплями Лоты, солнечным блеском и нытьём всех без исключения затёкших мышц. Уснула я, разумеется, в одежде и сейчас открыла это для себя заново. Помятая и хмурая, я выскользнула через кухонную дверь к умывальнику и с наслаждением умылась, пытаясь различить слова в истошном крике Лоты. Разобрав, облегчённо растёрлась твёрдо накрахмаленным полотенцем. Нельма из гостиной пробралась к Лоте в спальню, стянула с кресла выходную юбку и радостно на ней повалялась, взяв реванш за подмоченный хвост, отчего к юбке прибавились дополнительные украшения в виде клочьев рыжей шерсти, следов зубов, когтей и слюны.
Честно признаюсь, я боялась худшего.
Я направила свои стопы к Орри. Стукнула пару раз в дверь, никто не отозвался. Зрелище застеленной кровати меня не удивило. Восстанавливающее Заклятье – дело надёжное. Парень должен был проснуться здоровым, свежим и отдохнувшим. И поскорее покинуть приютивший его дом, дабы не давать объяснений невольным свидетелям злоключений царственнорождённого итлунга. Даже спасшим его бесценную жизнь. Всё так. Не стоит благодарности. Теперь я опять хозяйка в своей комнате. Могу привести себя в порядок. Волосы от беспокойной ночи стояли колом, рубашку тоже хорошо бы сменить. Пара минут на переодевание и причесывание, косой взгляд в зеркало – и бегом на кухню. Вряд ли Фида, привыкшая к накатанному ритму, затруднит себя приготовлением завтрака. Бегом за дровами, галопом за водой.
Вскоре на плите пыхтела овсяная каша, щедро приправленная маслом, а на столе благоухал поджаренный хлеб. На запах материализовались Нрике с Годни и Лота с утешающей её тётей. Нельма сунула нос, повертела им и, улыбнувшись во всю морду Лоте, испарилась под её испепеляющим взглядом.
Разложив кашу по тарелкам и заварив свой фирменный напиток из трав и ягод, я поинтересовалась у Нрике, не видел ли он отца.
– Хэск у реки, – ответил тот, уминая кашу за обе щеки, – разговаривает с незнакомцами. Занятная парочка. На паломников не похожи.
Вот это было для меня неожиданностью. Я уставилась на парня так, что он поперхнулся. Фида слегка толкнула меня ногой под столом. Отмахнувшись от неё, как поступала всегда, я забыла про стынувшую передо мной кашу и вприпрыжку понеслась к реке.
Они сидели на самом обрыве и мило беседовали. Орри расположился вполоборота к дому, вид у юноши был вполне здоровый. И чистый. Отец успел снабдить его одеждой поприличнее, из наших неисчерпаемых запасов, а от вчерашней грязи не осталось и следа. Вымытые и успевшие просохнуть на ветерке волосы (на мой строгий взгляд, длинноватые для парня) были аккуратно расчёсаны. Теперь, при ярком солнечном свете, я могла его хорошенько рассмотреть. Результаты впечатляли. Орри поражал красотой итлунга – правильной до тошноты. Собственно, внешность – это то, по чему вы всегда безошибочно отличите итлунга от человека. Хотя попадаются исключения. По крайней мере, я встречала всяких. Увидев некоторых, несведущий человек никогда не догадался бы об их происхождении. Хорошо, что мой врождённый дар не позволяет ошибаться. Орри в этом отношении мог служить классическим образцом итлунга, обладая всеми общеизвестными признаками своего рода – изящным и в то же время мужественным сложением, совершенством черт одухотворённого лица, волнистыми волосами цвета спелой пшеницы, прямым носом, пушистыми тёмными ресницами, великолепным разрезом глаз и чарующей улыбкой. Он очень походил на отца, насколько позволяли судить многочисленные портреты Дирина, но черты казались мягче и одушевлённее.
Ночной визитёр сидел ко мне спиной. Он первым обратил внимание на моё появление, оглянулся через плечо и тут же отвернул голову, – то ли подобным образом приветствуя, то ли попросту пряча лицо. Орри привстал, любезно желая мне доброго утра, кивая грациозно и царственно. Вид итлунга не портила ни великоватая одежда, ни высокие фермерские сапоги из добротной кожи. Чего не скажешь о его товарище, на котором отцовские штаны и рубаха болтались хуже, чем на вешалке. Да и сложно было ожидать иного, учитывая немалые габариты моего родителя и необыкновенную худобу незнакомца.
– Арин, – обратился ко мне отец, – мы давно ждём, пока ты встанешь.
– Я завтрак готовила, – огрызнулась я, – пришла вас звать. Что значит – давно?
Отец поёжился, он явно хотел сказать: «Ты бы не могла быть повежливее, хотя бы в присутствии посторонних?» Я сделала вид, будто впервые увидела берега Быстринки вкупе с окружающим их пейзажем и страшно заинтересована.
Какое-то время все тягостно молчали. Орри первым мужественно нарушил тишину:
– Арин, твой отец рассказал мне о том, каким образом я очутился здесь, в вашем доме. Я понимаю, что обязан тебе жизнью, и, поверь, никогда этого не забуду. Моё положение… не самое последнее в Авендуме. При первой же возможности я отплачу добром за добро. Но пока я – опасный гость. Потому обязан покинуть Мерден, чтобы не навлечь на вас неприятностей. Нам нужно уходить немедля…
– Куда? – перебила его я. – Обратно в Эрлинг? Да сделай ты полшага в этом направлении, Керт выследит тебя и поймает! Не сомневаюсь, на любой из дорог в столицу наверняка расставлены оповестители… Керн-ит-Ирт произвёл на меня впечатление злодея весьма обстоятельного, не упускающего мелочей.
Мои слова возымели последствия. Орри в ужасе отшатнулся, воззрившись на меня со странной смесью подозрительности, растерянности и отчаяния.
– Она права, – подал голос мой ночной гость. – Тебя нашёл я, значит, отыщут и другие. Это вопрос времени. У нас в запасе полдня, может, день. Не больше. И крупные дороги в Эрлинг для нас заказаны.
Говоря, он поднял голову, и я смогла увидеть его лицо. Очень выразительное – худое, жёсткое, неприветливое. Казалось, его отлили из тёмной стали и били по нему кузнечным молотом до тех пор, пока не спрямили все округлости и плавные повороты, оставив одни выпирающие углы и прямые линии. Затем сталь закалили ледяной водой, отчего она застыла неподвижной маской – снаружи. Мне живо представилось, как внутри, под этим укрощённым слоем, она бурлит, пытаясь прорваться на свободу. Подтверждением тому служили глаза, хмурые, словно ненастное небо, но пронзительные и блестящие. Они напоминали низкие облака, сквозь которые пробился закатный луч. Остывший пепел костра с последним тлеющим угольком. Угасшую лаву, внутри которой теплится огонь вулкана. Казалось, нанеси ему рану, пойдёт не кровь, а раскалённая стальная масса. Губы его – я могла бы в том поклясться – никогда не улыбались. Их форма отлично подходила для гримас, усмешек, издёвки, иронии – только не для улыбки, нет. Впечатление усиливали небрежные пряди давно не стриженных волос такого же светло-серого цвета. Если бы я разглядела его вчера, то вряд ли пустила бы в дом и уж точно бы не оставила ночевать. Хотя то, что я сейчас жива, красноречиво свидетельствовало: мрачный вид моего ночного гостя ещё ничего не доказывает.
– Что же делать? – выдохнул Орри. – Здесь оставаться опасно. Керт скоро обнаружит, что я жив. И в Эрлинге меня наверняка будут поджидать убийцы!
Незнакомец дёрнул плечом.
– Я готов предложить вам любую помощь, которую в силах оказать, – произнёс отец, – снабдить деньгами, провизией, лошадьми. Но меньше всего мне хотелось бы, чтобы вслед за вами появился отряд карателей, сровняв мой дом с землёй. Этому дому триста лет, знаете ли, и я им дорожу. Как и всеми, кто в нём живёт.
– Конечно, Хэск, – ответил незнакомец, – мы уйдём. Решим только как.