Аристократ
Шрифт:
– Ага. Кроме скобаза нас сопровождают еще несколько машин, как бы ненавязчиво, как бы не с нами. Ты их даже не увидишь. Они меняются, перемещаются, но они все время в готовности.
Я машинально оглянулся. Я увидел церквушку, которую мы только что прошли, шлагбаум на входе... и никого не было, ни души.
Где уж ребята прячутся на безлюдном кладбище? Я их до сих пор не смог увидеть. Хорошо прячутся.
Потянулись ряды довольно мрачных замшелых склепов, статуи выгодно красовались на этом фоне. Удивительно, но здесь были вполне красивые памятники. Вот на лавочку присел
– Сегодня будний день, поэтому людей не много.
Мне, тем не менее, не давал покоя один вопрос:
– Признайся, ты смог с ней поговорить.
– С монахиней?
– Ну да.
– Разговор был странный, не думаю, что я получил, что хотел. Но я не хочу об этом распространяться.
– Как это не хочешь? Мне же тоже интересно!
Дэн моментально откликнулся, как будто услышал, что ожидал:
– Там, правда, ничего интересного. Но я тебе дам шанс. Ты должен выудить данные с помощью утилиты.
– В смысле считывателя мозгов?
– Ага.
Попытавшись разобраться с управлением этой новомодной штуки несколько раз и не добившись никакого успеха, я ее забросил. И попытался забыть. Состояние мозгов должно быть не напряженным и не расслабленным, а вообще непонятно каким. Трудно управлять такой штукой. Моя голова не в состоянии освоить это. Вот теперь этот несносный робот заставляет меня, все-таки, к этой штуке привыкать. Ну куда это годно, так измываться над человеком? А разве по-другому было, когда он заставлял меня заниматься боксом или фильмы анализировать?
Мы вышли к какому-то странному надгробию.
– А это что?
– Это дорожный сундук, накрытый шикарным ковром.
Ковер выглядел ярко и натурально, но вблизи, все же, стало понятно, что он из бетона.
– Это могила?
– Да, Рудольфа Нуриева.
– Без креста?
– Да, он мусульманин.
Век живи, век учись. Не знал про самоопределение Нуриева. Хотя и балеты не смотрел, но, конечно, про это имя слышал.
– И. С. Шмелев. Какая-то знакомая фамилия.
– Это писатель. Иван Сергеевич. Написал всемирно известные романы 'Лето Господне', 'Богомолье', показал старую, патриархальную Москву, городской быт, народный язык.
– Я, кажется, читал в школе.
– Вполне возможно.
Количество знакомых имен зашкаливало. Андрей Тарковский, А.А. Галич, З. Пешков - приемный сын Максима Горького, генерал французской армии, Добужинский, Мозжухины, артисты оперы и кино, Евреинов - режиссер, актер, Кшесинская, Бунин,..
– Великий князь Гавриил?
– я посмотрел на Дэна и он сделал удивленные глаза: 'требуется комментарии?'
– Да, Романов по линии Константина Константиновича. Удивительная судьба. Переболел тифом, а потом в 1910 году - воспалением легких, представляешь как плохо лечили в то время? Лечился, кстати, в Швейцарии. Думаю, что обрадовался революции.
– Князь Романов обрадовался революции?
– Да, потому что он был тайно обручен
– Ксешинской?
– Ее подругой, Нестеровой. После революции они открыто обвенчались. В советское время Максим Горький ходатайствовал за него перед Лениным. Он единственный уцелел из братьев. Братья кстати, покоятся недалеко от нас, в Алапаевске, как ты понимаешь, их там убили... С женой они выехали в Финляндию. Когда ему пожаловали титул великого князя, многие Романовы его не признали. Кстати, Галич, например, тоже многое, что претерпел. Он, например, не желал жить обеспеченным и наслаждаться покоем, спел на концерте песню про Пастернака и 'загремел'. Его стали преследовать, хотя когда-то он был награжден грамотой КГБ за фильм 'Государственный преступник'.
Я обвел взглядом поле крестов, памятников и склепов с редкими и скорбными деревьями, и задумался.
– Ну что?
– Все они лежат на чужбине.
– Да, тут можно почувствовать, что творилось у нас в стране лет сто назад.
Наверное, такого ни в каком фильме или книге прочувствовать невозможно. Нужно вот так стоять, вот так смотреть на эту поразительную картину, слушать тишину, думая о том, как сто лет назад начинались бедствия, аресты, доносы, тюрьмы, расстрелы, смерти, потери близких, и много других людских катастроф. Можно представить, какая буря разразилась в то жаркое время. Но. Прошли годы и теперь все успокоилось.
– У нас как-то этого не чувствуется. Такого спокойствия.
Дэн отшутился, показывая на спортивную площадку, вплотную примыкавшую к стене кладбища:
– Да, когда у нас поле для регби будет у забора кладбища, то мы догоним пригород Парижа.
– Сейчас на поле, про которое говорил Дэн, никого не было. Но не трудно представить себе, что тут делается во время матча. Неудобно европейцы придумали, это точно.
– А вообще-то в Риме наших побольше. Увидим, если доберемся.
Любитель кладбищ, ага, еще и в Риме собирается заехать... Я обернулся и посмотрел на него и спросил:
– А ты что думаешь, глядя на все это?
Я имел ввиду могилы, но конечно мне хотелось понять - чувствует ли он этот вечный покой... Он сказал:
– Смерть это интересно. Наверное, было бы интересно испытать, что это такое. Но, вряд ли мне это удастся.
– Так ты бессмертный?
– Ну, типа да.
Скорость стряхнула кладбищенское настроение.
Мне было приятно слышать ревущий мотор.
Мы объехали Париж-Орли по шоссе Солей. Парочка самолетов зависала над нами заходя на посадку.
Движение в городе было устроено удобное. По А6Б мы заехали в центр, а по Е15 подкатили к нашему району. Наверняка мозги Дэна оперировали именно такой информацией А6Б, Е15. Ну, а я таращился за окно.
Наш дом оказался 8-этажным, причем последние два этажа были художественно пристроены. Окна выходили на площадь, образованную несколькими улицами, одной из которых была улица Телеграф. Внизу металлическая калитка в глухой побеленной стене пропустила нас довольно быстро. У Дэна был ключик.