Арийка
Шрифт:
— Слушай, а сыграй что-нибудь на скрипке, а? — попросила я, вспомнив про музыку.
— Ой, да ладно, — отмахнулся Лехо. — Что ты скрипки не слышала?
— Слышала — на концерте из середины среднего ряда в огромном зале, — кивнула я. — А вблизи и в тишине — нет.
Лехо удивленно на меня уставился.
— Я же говорю: в Арии музыканты — большая редкость.
Мальчик еще немного поудивлялся, а потом сходил за скрипкой. Ух ты, какая она! Вблизи такая красивая! Он сыграл один долгий тягучий звук и прислушался, кивнул каким-то
— Здорово!
— Не очень. Я сильно сфальшивил, до академического еще далеко. Выучу, — сказал Лехо.
— Нашел кому сказать! Я вообще не слышу.
— Как это?
— А, мне по ушам стадо диких деценсейцев проскакало, я глухая! Единственное, что я улавливаю, — это ритм, и то потому, что танцую.
— Ты еще и танцуешь?
— А боевые искусства сродни танцам. Надо будет у вас тут танцевальный коллектив поискать, — наметила себе еще одну цель я.
Тут зазвонил мой аудофон. Лехо прижал уши и с ужасом уставился на меня.
— Чего он так вопит?
— Звонит, — наученная горьким опытом тупости аладаров, ответила я.
— Я понимаю, но чего так громко?
— Нормальная громкость: и не оглохну, и не прослушаю, — ответила я. Аудофон никак не выуживался из сумки.
— Господи, да выключи ты его! — Лехо еще и руками уши закрыл. Неужели для них это действительно так громко?
Я, наконец, достала сию устрашающую аладаров технику и нажала соединение.
— Да, мам! Да, он точно, — я перешла на арийский и браво затараторила, потом так же долго тараторила мама, рассказывая мне про себя, про папу и про брата. Вскоре я была в курсе всех домашних новостей и того, что посылку мне благополучно отправили, и завтра я могу ее забрать. Вот что значит телепортируемые рейсы! Люди, конечно, так перемещаться не могут, но вот вещи могут, и очень быстро и качественно!
— Ты как из огнемета строчишь! — воскликнул Лехо, когда я, наконец, закончила говорить. — Я бы не понял, даже если бы ты говорила по-неноленски. Да что там! Даже по-олеански бы не понял. У вас там что, все так тараторят?
— Не все так, но арийцы говорят быстро, особенно по сравнению с вами, аладарами, — усмехнулась я.
— Теперь я, кажется, понимаю, за что нас называют тормознутыми, — вздохнул Лехо. — По сравнению с этим поневоле почувствуешь себя ущербным.
— Самокритика — это хорошо! — похвалила я. — Но самосовершенствование — еще лучше. Учи меня олеанскому!
Благодаря присоединившейся Танре я за один вечер доучила всю грамматику, необходимую для сносного понимания олеанского, поправила свое произношение, чтобы не шепелявить и не картавить, научилась многим замечательным выражениям и сильно пополнила свой словарный запас, попутно совершенствуя спряжение и склонение слов. Сложно, и какая каша теперь в голове! Так, надо лечь спать, и пусть голова сама как-нибудь разбирается со всем этим иностранным бредом. Куда уж как арийский проще! Хотя олеанский красивее и мелодичнее.
Проснувшись утром, я поняла, что в голове назойливо крутятся глаголы-исключения в образовании будущего времени. Господи, какой кошмар! Да я же в жизни никогда не занималась языками до такого состояния! Зачем я приехала в эту Олеа?
— Доброе утро! — приветствовала меня Танра.
— Калева, калево, кальт, — просклоняла я слово «утро» в трех основных падежах.
— Верно, — улыбнулась она.
Я до кучи разродилась еще и исключениями, которые, похоже, мне всю ночь снились.
Меня похвалили, в паре мест поправили и предложили позавтракать, на что я ответила, что сначала пробежка, потом завтрак. Переубедить меня у нее не получилось, так что я вскоре уже трусила по просыпающейся улице. Вернувшись, я Танру уже не застала, зато встретила запанного Иву, сонно плетущегося в ванную.
— Физкульт-привет, — сказала я, опережая его и скрываясь в ванной.
Впрочем тот, похоже не особенно огорчился этим обстоятельством, и спокойно сначала позавтракал. Ну, он, конечно, любитель покушать! И куда оно в нем только девается?.. Я даже во времена усиленных тренировок перед соревнованиями столько не ела. Лехо уже радостно прыгал вокруг стола. Неугомонный мальчишка!
— А мы сегодня?.. — заговорщически спросил он.
— Нет, мне надо на почту. Может, позже. Ива, ты мне обещал почту показать, — напомнила я.
— Я помню, — кивнул он, отставляя от себя пустую тарелку, в которой недавно был суп. Ну да, на память аладары не жалуются даже в глубокой старости. — Тебе прямо сейчас?
— Если вещи вчера отправили телепортом, то когда их можно будет взять? Думаешь, уже прибыли?
— Скорее всего, да, — прикинув, кивнул Ива.
— Значит, сейчас.
Ива хотел что-то сказать, но не удержался и зевнул, осоловело похлопал глазами, поднялся и поплелся в ванну.
— Чего это он какой-то не выспавшийся? Вроде бы дома был.
— Так он же у нас великий музыкант, небось, всю ночь песни сочинял! — пожал плечами Лехо.
— Песни? Дома? Ночью? Круто! — неподдельно восхитилась я. — А он тоже на скрипке играет?
— Нет, он на гитаре и еще на фоно.
— И еще на чем?
— На фортепиано.
— А-а. Здорово, — эх, завидки берут!
— А на почту — это долго? А то после обеда мама придет.
— Смотря где почта находится, и пришла ли моя посылка.
Мальчик пригорюнился, видать, далеко была эта самая почта. Ива вышел из ванной, уже не такой сонный, и направился к себе в комнату. Я рассудила, что мне тоже нужно собраться.
— А где почта? — спросила я у Ивы, когда мы вышли из дома, сели в энергичку и куда-то поехали. Эх, надо будет по городу погулять, чтобы ориентироваться на местности. — Слушай, а ты мне город можешь показать? А то еду сама не знаю куда.