Арканмирр
Шрифт:
— Остался только один кандидат на эту роль, Морфейн.
Ренфильд выдержал паузу, а затем назвал имя.
— Но зачем?..
— Не знаю. Вернется — спросим, и если ответ окажется неудовлетворительным, очки будут распределены по-иному.
— Не то чтобы я возражала, — заметила Морфейн, — группа Креста мне никогда особенно не нравилась. Однако как быть с Маской? Ведь именно они, по собственному же признанию, раскрутили механизм.
— Но
— С нетерпением жду, — хихикнул Ренфильд.
Арканмирр. Готланд. Горы Имира. Хрустальный дворец.
— Идите, — сказала Фрейя Искательница троим старшим Героям после окончания длительной светской беседы, в которой всем нам выражалась искренняя благодарность за участие в судьбоносном для всей Вселенной моменте. Те, бросив на меня взгляд, покинули комнату.
Я ожидал, пока Владычица заговорит, и догадывался, почему она хотела поговорить со мной наедине… Но догадка моя не подтвердилась. Ее вовсе не интересовало, куда девался Черный Странник и почему он вообще покинул меня. Как и то, откуда он взялся.
— Ты хотел бы взглянуть в свое прошлое? — тихо спросила она.
— Да. — Я, однако, отнюдь не был уверен, что желаю этого…
По мановению руки Искательницы настенное зеркало показало, как в двери Хрустального Дворца входит неопределенного возраста человек с сильно обожженным лицом; впрочем, слепота, судя по твердой и уверенной походке, ему почти не мешает. Я видел Фрейю, о чем-то долго разговаривавшую с ним (Владычица ограничилась показом сцены, убрав звук). Они определенно были знакомы и до того, насколько я мог понять.
Дальнейшее до мелочей повторило то, что испокон веков происходит между мужчиной и женщиной, — и я никак не понимал, к чему все это. Но молча смотрел дальше: к счастью, знакомство с Черным Странником отучило меня краснеть от стыда.
В зеркале возникла иная сцена: стоящая на морском берегу Фрейя Искательница неохотно передает своему любовнику некий сверток. На мгновение край покрывала откидывается, предъявляя моему взору лицо спящего младенца…
Мысль, вдруг возникшая у меня, была подобна удару молота Громовержца, и я уставился на Искательницу как человек, впервые узревший привидение. Фрейя улыбнулась и кивнула.
Я помотал головой, однако правда теперь была ясна.
— Кто он? — тихо спросил я.
— Орион Провидец.
Исчезнувший дюжину циклов назад Мастер Колеса?!!
Я огорошенно молчал. Да и что я мог добавить к уже известному — я, сын Фрейи Искательницы и Ориона Провидца, впервые услышавший правду о своих родителях?..
Легенды лгут. И всегда лгали.
Когда их авторы обладали знаниями, у них обычно не хватало смелости, чтобы сказать все вслух. Те же, кто был достаточно храбр, чтобы поведать миру правду, редко владели этой самой правдой.
Конечно, попадались и такие, кто имел информацию и не боялся раскрыть ее: немного их было, но вполне достаточно, чтобы сделать Тайны всеобщим достоянием… если бы им это дали сделать.
Боги ревнивы, говорит древняя поговорка.
И это правда.
Боги охраняют свои тайны не потому, что, обладай смертные этими тайнами, они сами стали бы Богами. Нет. Все куда проще… и куда менее привлекательно.
По сути своей, боги (по крайней мере, большая их часть) немногим отличаются от смертных. Богами их делает вера. Прежде всего — собственная вера в то, что Они являются Богами; потом — вера других, смертных, подпитывающая веру предмета их поклонения в самого себя. Второе важно для того, чтобы ОСТАВАТЬСЯ Богом. Первое необходимо для того, чтобы БЫТЬ Богом.
Если бы смертные по-настоящему поверили в то, что между ними и Богами не существует никакой разницы, жизнь была бы гораздо более интересной штукой. Интересной, разумеется, для смертных — не для Богов. Ибо немного Богу пользы в том, что его поклонники-верующие превратятся в Богов, после чего, в свою очередь, сами будут нуждаться в поклонении…
Поэтому легенды лгут. Или, если даже Боги не в силах переломить волю сказителя, намеренного сообщить людям истину (редко, но бывает и такое!), легенды говорят правду — но не ВСЮ правду. У барда рождаются слова, каждое из которых истинно, но вместе они не приносят слушателям и капли точной информации. Строки поэм перемежаются отступлениями в угоду форме стихов, что прячет их настоящий смысл еще дальше. Сказки же и мифы вообще излагают достоверные события в таком ключе, что ни один здравомыслящий человек не поверит в то, что подобное некогда было реальностью, не говоря уж о том, чтобы принять это как достоверное описание действительности — теперешней действительности…
Когда Ложь подменяет собою Истину, место Справедливости занимает Игра, а Реальность склоняется перед Фантазией; Слово означает намного больше, чем Дело, — и оба они блекнут перед Мыслью; выбор же между Светом и Тьмой полностью лишен смысла, так как подлинной власти нет ни у одной из сторон.
Впрочем, это — также всего лишь легенда, и нет никаких оснований верить в то, что она более правдива, чем все остальные.
А жаль. Так хотелось бы верить. Хотя бы верить…
Книга третья
ПРОДВИЖЕНИЕ ВПЕРЕД
Нет ограничений, что помешали бы человеку идти к цели. Смерть, и та не всегда способна остановить того, кто готов к ее приходу и не желает смириться с ним. Что до искушений, постоянно предоставляемых Жизнью… это вопрос воли и желания.
Нет таких законов, которые были бы превыше Человека. Именно это не дает покоя Богам, с ужасом осознающим свою ограниченность (или неполноценность?) в данной области. Ужас, страх — это только одно из проявлений зависти; одно, но самое опасное. Страх иной раз (по пустому, в общем-то, вопросу) заставляет человека свершать такое, что сам человек впоследствии не верит этому. Когда же ужас охватывает всесильных Богов…