Арктический мост(изд.1959)
Шрифт:
Изменившимся, почти неузнаваемым, возвращался после выздоровления Андрей Корнев в Светлорецк к брату Степану. Степан писал ему в больницу теплые письма и даже хотел приехать за ним, как в былую военную зиму, но задержали заводские дела.
Андрей думал о Степане. Авторитет брата по-прежнему был для него велик. Степан был несомненно выдающимся инженером. Он справился с обязанностями главного инженера комбината, до сих пор работал на этом посту и был известен на Урале как способный руководитель.
Мнение Степана о плавающем туннеле было для Андрея особенно важным. Он нервничал,
В свое время братья расстались холодно. Все произошло из-за упрямства Андрея, который перед институтом непременно хотел поплавать по морям. Степан соглашался, что не стоит сразу после десятилетки поступать в институт, но считал необходимым Андрею поработать у него на заводе. Сейчас Степан в письмах был по-старому ласков, радовался Андрюшиному решению учиться…
Но что он скажет об идее плавающего туннеля?..
Андрей сошел с поезда на знакомой станции Вязовка. Отсюда надо было проехать по широкой колее до станции Прудовка, а дальше пойдет знакомая с детства узкоколейка с милыми, будто игрушечными паровозиками и вагончиками, смешными, но совсем как настоящими: «классными» — для пассажиров, товарными — для грузов.
Комок подступил к горлу Андрея, когда он увидел узкоколейный поезд на станции Прудовка.
За низким зданием вокзала виднелись две доменные печи старого завода еще демидовских времен, где не так давно руда к колошникам завозилась подводами… На Степановой заводе не так! Там все по последнему слову техники!..
Андрей неуклюже сошел с подножки, — ноги еще плохо гнулись. Неестественно прямой, затянутый в жесткий корсет, Андрей, держа в руке небольшой чемодан, пошел через ширококолейные пути к заветному маленькому поезду, с которым связаны были воспоминания детства.
Билета в кассе брать было не нужно: узкоколейка принадлежала заводу, а не Министерству путей сообщения. Старичок-кондуктор, он же проводник, он же кассир, обойдет вагончики и продаст всем пассажирам билеты, как в трамвае…
— Андрей Григорьевич! Здравствуйте, Андрей Григорьевич! Никогда вас не видел, а вот сразу узнал. Ну — брат! Прямо, брат! Походка… посадка головы!.. Позвольте представиться. Инженер Милевский, Лев Янович Милевский. Работаю со Степаном Григорьевичем. Пользуюсь доверием. Начальник бюро рационализации завода.
Андрей остановился, чтобы пожать руку рыхлому, суетливому человеку, преградившему ему путь.
— Куда же вы, Андрей Григорьевич! Позвольте ваш чемоданчик. Я ведь выехал встречать замминистра. У меня свой вагон. Места хватит.
— Свой вагон?
— То есть, конечно, не свой, служебный. Комфорт! — поднял палец Милевский. — К счастью, замминистра прилетает на самолете, так что служебный вагон свободен. Кроме того, Степан Григорьевич говорил мне о вас, просил помочь…
Андрею было неловко воспользоваться предложением инженера, но тот был так настойчив, что пришлось согласиться.
Служебный вагон представлял собой довольно просторное купе с большим столом посередине и мягкими клеенчатыми диванами с четырех сторон. Из коридорчика вела дверь в купе проводницы, срочно ставившей самовар.
— Очень удобно! Не правда ли? Как на пароходе, — потирал мягкие руки Милевский. — Можно и в картишки перекинуться вчетвером, можно и вдвоем проехаться… — он сладко сощурил глазки, — можно и выпить, и закусить…
— Я ничего не хочу, — сказал Андрей.
— Как можно? — ужаснулся Лев Янович. — Чайку с вареньем… Специальное, директорское… Коньячок? Ром? Ликерчик? У меня полный набор.
Андрей выпил только стакан горячего крепкого чаю, поданного высокой старухой-проводницей, и стал смотреть в окно.
Служебный вагон был прицеплен в хвосте поезда. Через заднее зеркальное окно открывался все время меняющийся вид.
Узкоколейка вилась причудливой лентой среди гор. И каждый крутой, немыслимый для нормальной железной дороги поворот открывал то долины с серебристой речкой Светлой, то скалистые обрывы природных бастионов, то совсем близко подступавшие ели с протянутыми ветвями, словно хотевшими преградить паровозику путь.
На подъемах паровозик отчаянно пыхтел и еле полз. По этому поводу местные жители любили рассказывать, как машинист предложил однажды подвезти ходившую по грибы старушку, а она сказала, что ей некогда, она торопится. Если бы не последствия ранения, Андрей сейчас соскочил бы на ходу, прошел лесом, собрал ягод, вскарабкался вон на ту кручу, — и поезд как раз подошел бы туда. Прежде, мальчишкой, он так и делал, а теперь…
— Вы уж извините, Андрей Григорьевич. «ЗИМ» и «Победу», конечно, послали на аэродром, за замминистра с его свитой. А нам с вами рысака, полагаю, подадут. По старинке, по уральским традициям! В Москве, небось, и не прокатишься теперь на лихаче. А здесь… Поверите ли, дух захватывает… Цоканье подков, ветер в лицо, элегантная коляска, словно на машине времени в прошлый век перенесся.
Андрей не слушал своего спутника, блаженно развалившегося на диване. Прильнув лицом к стеклу, он смотрел на берега речки, все капризные изгибы которой повторяла узкая колея. Андрей вспоминал, как они впервые ехали здесь зимой со Степаном.
И вот — последний поворот. Туннель… Близкий гул колес… Темнота… потом яркий свет и впереди — широкий, полуторакилометровый пруд. На далеком берегу — скалы, поросшие лесом, над ними — высокая гора, округлая, как и все уральские горы, но с обнаженным каменистым хребтом.
А впереди, отражаясь трубами в глади пруда, — завод Степана, завод, который Андрей считал и своим, родным.
Когда-то здесь только плавили чугун… А теперь! Сколько цехов построил здесь Степан, где куют отличную сталь, режут ее, шлифуют, выпускают в виде изделий, которые стоят, затянутые брезентами, на узкоколейных платформах, пережидая встречный пассажирский поезд.
Только год с небольшим не видел Андрей города Светлорецка, но ему казалось, что он не был здесь целую вечность. Если бы он чувствовал себя лучше, и если бы не торопил его инженер Милевский, решивший доставить гостя прямо в заводоуправление, к Степану Григорьевичу, Андрей прошелся бы по знакомым улицам с уютными одноэтажными домиками за палисадниками, расположенными амфитеатром по берегу пруда. Длинные улицы здесь, как ступени, одна выше другой, а переулки — крутые, как лестницы.