Арлекин
Шрифт:
Арлекин цокнул языком, качнул в досаде головой.
– Damn, sister! – услышала она его голос, – Come in. (Черт, подруга! Войди-ка.)
И он, заграбастав ее шею рукой, грубо втащил ее внутрь.
Дальше она помнила смутно, как, не стыдясь, выла у него на груди, даже не пытаясь заглушить рыдания, как кто-то принес и подсунул ей воды, она выпила, задохнулась, опалив нёбо, поперхнулась виски, долго кашляла и сморкалась в какое-то цветное тряпье. И только через какое-то время почувствовала, что жива. Разбита на голову, но жива.
Начав, наконец, воспринимать речь вокруг, она услышала, что вся троица о чем-то горячо спорит по-немецки.
– Calm down, sister. Everything gonna be all right. Your man`ll come back, you’ll see. (Успокойся, сестра, ладно? Все будет хорошо. Твой муж вернется, вот увидишь.)
Она лишь в отчаянии качала головой в ответ.
– I don’t want him. I don’t want men at all. (Я его больше не хочу. Я вообще больше не хочу мужчин.)
Кто-то тронул ее за руку.
– Hush, lady. You turn it upside down. We’ve just discussed something…. Bring your husband next Thursday. We’ll make a show for him. He’ll be pleased. No one can ask for more for the last show. (Потише, подруга, не переворачивай все с ног на голову. Мы тут кое-что обсудили… Приводи своего мужа в следующий четверг. Мы для него такое шоу устроим! Это как раз то, что нужно для последнего выступления.)
Домой она вернулась поздно и тут же легла спать, сказавшись больной. Вряд ли кто-либо усомнился в ее честности. Всю ночь ее колотило и рвало, как будто она и вправду была жестоко больна.
Убедить мужа отправиться в четверг с ней вместе в клуб не составило большого труда. Как она и подозревала, любопытство в нем взяло верх над всегдашним снобизмом.
Странная это была троица: муж, жена и любовница. Ей стоило огромных усилий сдерживаться, играя роль прежней жены и подруги, поэтому она все больше молчала, боясь обнаружить истинные чувства, отводила взгляд, избегала прикосновений, так что любовники и могли бы что-то заподозрить, если бы были меньше заняты собой.
В этот раз официант действительно узнал ее и проводил всю компанию, как и было задумано, к определенному столику в центре зала.
Она была здесь еще раз после того злосчастного воскресенья. Курт сказал, нужна репетиция, и она пришла и полностью отдала себя во власть декораторов, осветителей, постановщикам сцены и многим другим людям, не видя которых в шоу, даже не подозревала об их вкладе в чудо. Это они делали так, чтобы оно сработало, обольщение состоялось, а Арлекин смог показаться во всем своем блеске. Он все еще оставался идолом, на которого и работали все эти человеческие муравьи, по кирпичикам складывая его могущество, но без них не бывать ему никогда королем.
Француженка Софи, показавшаяся поначалу такой неприветливой, оказалась его балетмейстером, а парень с серьгой в ухе и женоподобной фигурой – звукорежиссер по имени Серж, как потом выяснилось муж и счастливый отец троих детей.
Она подружилась со всей интернациональной командой. Объясняя номер, люди были к ней очень внимательны. Искупая плохой английский богатой мимикой и жестами, они все вместе смогли донести до нее смысл танца и ее роль в нем.
Она же восхищалась своими партнерами, их деловитостью, практичностью, отточенностью движений, бюргеровской (как она для себя называла) педантичностью, и как потом из всех этих далеких от артистизма качеств, рождалось действительно высокое искусство обольщения.
Единственный, кого она так и не узнала толком, был сам Хофман. Он безоговорочно слушался Софии на сцене, а надо сказать, она была настоящий диктатор и сухарь во всем, что касалось ее профессии, и делал вроде бы, что она говорила, но стоило зазвучать музыке, как все у него выходило так да не так. Как это англичане говорят: словно сыр и мел. Был мел сухой, чопорный и мертвый, а родился вдруг живой и пахучий, вкусный сыр.
По тому, как смотрела на Хофмана балетмейстер во время танца, было понятно, что Софи влюблена в него по уши, а на свой откровенный вопрос наша героиня услышала: «Нравится ли мне Курт? Да я его обожаю! Он настоящий артист!» И в глазах Софии засверкали огоньки.
Наверное, Софии есть, за что его боготворить, размышляла она, чувствуя легкие покалывания зависти.
Вне сцены Арлекин вел себя очень отстраненно. «Маска, а не человек», – замечала она самой себе с досадой, – «ходячий манекен».
Да, он мог улыбаться, что-то говорить, реагировать на происходящее, но то ли его постоянно прямая спина, то ли бесцветность глаз и волос, мешали увидеть в нем живого человека. Словно он жил в коробке, раскрашенной под самого себя – ни тебе живых эмоций, ни игривости, ни даже задумчивости.
Как же далека я была от истины, – думала она, вспоминая свои былые мечты, – когда наивно верила в его любовь. Для меня он весь был полон жизни, и он таким и становится, но только лишь на сцене и для всех без исключения женщин.
День репетиции прошел прекрасно, она даже смогла отвлечься на время от своих переживаний, захваченная сложной игрой. Еще не совсем понимая, как и что работает, и каким образом будет выглядеть в окончательном варианте, она все равно была благодарна за одно только, что ей позволили поучаствовать в великом процессе обольщения женщин.
Готовилось нечто грандиозное. Как потом оказалось, грядущий четверг должен был стать кульминацией, завершением сезона. Контракт истек, а Хофман никогда не продлял его более оговоренного срока.
Жизнь его была расписана на десятилетия вперед, все хотели себе Арлекина, самые модные буржуазные клубы Европы наперебой зазывали его к себе, соблазняя запредельными гонорарами, соревнуясь между собой, кто даст больше.
Он был в своем роде звезда. Только тихая, без громкой славы, поистине ночная, редкая и неповторимая, ровно как и неповторяющаяся никогда. Черпая силу в своих фантазиях, артистизме и эксцентричности, он с деловой хваткой вел свою маленькую труппу из города в город, из страны в страну. И люди шли за ним, бросали семьи, стабильную работу на одном месте, медицинские страховки и знакомых с детства психоаналитиков и ввергали себя в пучину и коловорот бесконечных гастролей, не ради денег, а ради того редкого мгновения сопричастности чуду, которое дарит одно лишь творчество.
Итак, вот оно! Сейчас должно свершиться. Она заметно волновалась. Главное, ничего не перепутать и ни о чем не забыть. Ее роль невелика, но важна и даже окончательна. Именно ей предстоит поставить точку в целом году восхитительных искушений, которым подвергались женщины ее города, всем этим адюльтерам, первым влюбленностям и последним угасаниям чувств, превращениям неживой плоти вживую и наоборот. Было от чего занервничать. Меньше всего ей хотелось бы подвести кого-нибудь из команды.
Но была ведь и еще причина, ее личная, почему она должна была, просто обязана оказаться на высоте – эта парочка, сидящая сейчас рядом с ней и разыгрывающая свою, как они думали, бесподобную и остроумную партию. Что ж, держитесь! И смотрите не улетите под напором моих труб и того милого пустячка, что развеет вас по воздуху, думала она, сжимая потные от волнения пальцы.