Армагеддон был вчера
Шрифт:
Договорились.
Выслушал я Савву, сказал, что подумаю, и домой отпустил. Я ведь не Савва, я понимаю: нашли меня. Ищущий да обрящет… А если пока не нашли, то вот-вот найдут. Мне еще когда в декабре одна наглая мадамка через третьи руки хитрый заказ подкинула, так я себя после долго клял, что согласился. Деньги сильно нужны были, вот и рискнул. А заплатили не по работе, круто заплатили, с душой, с душком. Позже узнал: еще четверым моим «крестникам» похожий заказ был. Проверяли, видать: кто непривычным макаром работает, да какие концы за кем тянутся? Себя обругал в три этажа: зря я вас, Алик, в такой неподходящий момент
Решил я вас предупредить. Предупрежден — значит, воору-;; жен. Да и какой с вас спрос? Глядишь, пронесет… а водку с психами пить законами не запрещено.
Где вас искать — понятия не имею. Позвонил вам домой: пусто. Звякнул тогда сюда, в Дальнюю… отыскал Папочку. Она-то мне и сообщила, что у вас сегодня с Фолом встреча в «Житне». Да, забыл добавить: я, когда по серьезному делу звоню, всегда «Куретов» ставлю, от прослушивания. И едва я собрался вам в бар звонить, как телефон отключился.
Видать, прослушивали со смыслом и ничего не услыхали, кроме топота с гиканьем. Вот и решили, от греха подальше… за Саввой-то наверняка слежка была.
Поймите, Алик, детектив из меня плохой, а объект преследования и того хуже. Трус я. Вот тогда-то и решил из шкуры выпрыгнуть. Я ведь предметник, вам не чета, иначе не умею… Как бы это проще объяснить? Понимаете, я большую часть жизни прожил до Большой Игрушечной, я и верить-то себя силой заставляю — а вы не верите, вы знаете! Я — аквалангист, а вы — рыба в воде! Зато я понимаю, что в мифологической реальности любое лыко в строку… или почти любое. Особенно ежели с умом подойти. Оберег от буйства квартирника? Пожалуйста! Деды наши брали старый валенок, валенка нет, возьмем рваный шлепанец; филиппинцы кокосовым молоком мазали, берем сметану с толченым орехом; якуты пихтовую хвою добавляли, мы с сосны рвем пригоршню — клеим, мажем, ставим… Жаль только, для меня этот оберег — пустое место, я в него и под пыткой поверить не сумею. А какой-нибудь Савва или Валько-матюгальник (ах, вы знакомы?.. славно, славно…) верят запросто. Еще бы: дядько Йор самолично «робыв», да в придачу разъяснял, как пользоваться!
Для меня это поделка, для них — амулет. Вы — маг, я — деревенский колдун.
Что ж вы не хихикаете-то, Алик?.. Ах, вам не смешно! Мне, в общем, тоже.
Ладно, вернемся к телефону. Делать игрушку, чтоб заставить связь работать? Сделать я могу, только сам ей шиш воспользуюсь, по уже известным вам причинам. Идти к вам в «Житень»? Сказано, трус я. Поджилки трясутся. И за квартирой небось следят, после визита Саввы. Остается единственный метод: ваш. На голом воображении и убеждении, что так бывает. Пусть не здесь, пусть где-то, пусть не сейчас, а вчера или завтра — но в принципе бывает.
Дозвонился я в «Житень», Алик. Чего уж там… Когда жареный петух клюнет, когда страх розгой подгоняет — дозвонился. Одного не учел: старый я. Сердчишко подкачало. Еле успел вас к себе позвать — и вырубился.
Говорят, там труба дымная и свет в конце… не знаю, не видел.
Темно там, Алик, темно, сыро и грибами пахнет. Очнулся уже в «Скорой». Они меня всяким-разным накачали, я и очнулся. В окошке указатель подсвеченный: «Лозовеньки». А из водительской кабины разговор слышен… я лежу пластом, а впору бежать. Страшно.
Очень я им нужен оказался, Алик… вы только, пожалуйста, не спрашивайте — кому «им»?
Я и сам-то мало что понимаю.
Там у носилок моих бюкс стоял, с инструментарием. Полуоткрытый. Я ножницы хирургические и прихватил тихонько. Нет, драться я с ними не собирался, какой из меня драчун! Шевелиться могу, и то слава Богу! Они когда остановились, дверь заднюю открыли — облака разошлись, луна полная, светит вовсю, кругом снег… Я ножницы в порожек пластиковый ткнул и через них кувыркнулся с носилок, как мог. Наудачу. А дальше опять плохо помню. Блохи одолевали — это помню. И все.
4
— …Вот, Алик, — хотел в волкодавы податься, а вышел… как вы меня назвали? Сват-Кобелище?!
Ерпалыч вздохнул со всхлипом, и печенье расползлось в его пальцах липкой кашицей.
Я подошел к окну.
Глянул во двор.
Через какую же хрень он там ночью наоборот кувыркался? Как вспомнил, сообразил? Как от инсульта вылечился? А я ему ветчины жалел, жлобяра…
Опять вспомнилась Идочка: «Зато как я мыться соберусь, так проскользнет, подлец, в ванную и не уходит! Я уж его и тряпкой, и словами — ни в какую…» Ишь, кобель старый — а говорит, будто помнит плохо! Развел теории…
Задев коленом плиту, я обжегся. Оказывается, все это время, пока я внимал откровениям дядька Йора, у нас работала духовка — на малом ходу. Откинув заслонку, я зачем-то глянул внутрь. На противне лежал сухой и кривой кирпич с рубчатой поверхностью. По центру «елочки» был вбит здоровенный гвоздь, наверное, сотка.
— Совсем забыл! Спасибо, Алик, напомнили…
Духовка мигом оказалась выключена, кирпич аккуратнень-ко извлечен наружу при помощи мокрой тряпочки и такой-то матери; после чего Ерпалыч расположил сей артефакт на подоконнике. Располагал он его долго, со старанием, пока не удовлетворился исходным вариантом — ни дать ни взять, японец в Сад камней новую редкость приволок.
— Мой перл, Алик! Почти личная разработка. Вы знаете, если вынутый след от машины вскорости да в сохранности вырезать и положить в печку носком от себя к тому месту, откуда гости приехали, — то поверьте моему опыту, их следующий визит становится более чем сомнителен! А если еще и гвоздь поперек забить… или и того лучше — снести в сухом виде на автосвалку и закопать!
Ерпалыч метнулся в комнату и вернулся с книгой в руках. — Вот, Алик, слушайте! «Одно только помни: пока ты такое дело делаешь, все время изо всех сил, всем нутром своим хоти, чтобы сбылось. В этом вся загвоздка…» А мне машинка эта ночная сразу не понравилась. Ездит и ездит, вдобавок подсвечивает. Я ведь еще до ее явления обратился, за гаражами стоял, пока не умотала… ведь говорил вам, Алик, — предметник я, мне так проще…
И вот как раз на этих словах Ерпалыча зазвонил телефон. Громко, требовательно, именно так, как представлялось мне несколько дней назад, когда я набирал свой собственный номер.
Уже спеша из кухни в комнату, к отчаянно дребезжащему аппарату, я соображаю, что это — междугородка. Наверное, не меня, а старого Сват-Кобелища; но я все равно беру трубку.
— Алло!
— Здравствуйте. Залесски Олег… Абрахамович? Если нет, пригласите к телефону, пожалуйста.
Девушка. Молодая. Голос мне совершенно незнаком. И говорит незнакомка по-русски с заметным акцентом, подчеркнуто правильно выговаривая слова.