Армагеддон в ретроспективе

Воннегут Курт

Он припаял проводок к медному барабану высотой примерно четыре фута и футов шесть в диаметре, наверху была крышка.

— Я буду первым выпускником Массачусетского технологического института, который проплывет через Ниагарский водопад в бочке. Как думаешь, на жизнь этим можно заработать?

— Я серьезно.

— Сплошной здравый смысл. Прочитай-ка мне кое-что вслух. Вон книга — открой, где заложена страница.

Книга — классика в области оккультных наук — называлась «Золотая ветвь». Ее написал сэр Джеймс Джордж Фрэзер. Открыв книгу на заложенной странице, я обнаружил в подчеркнутом абзаце описание черной мессы,

она же месса святого Секера. Я прочитал вслух: «Мессу святого Секера можно служить только в разрушенной или брошенной церкви, где мрачно ухают совы, где в полумраке носятся летучие мыши, где останавливаются на ночлег цыгане и где жабы сидят у оскверненного алтаря. Туда ночью приходит плохой священник… и в одиннадцать, с первым ударом часов, начинает бормотать мессу задом наперед и заканчивает в тот момент, когда часы отбивают двенадцать… Благословляемый им черен и состоит из трех пунктов. Он не освящает вина, но вместо этого пьет воду из колодца, куда бросили тело некрещеного младенца. Он крестится, но на земле и левой ногой. Еще он делает много такого, на что добрый христианин если посмотрит, то сразу ослепнет, оглохнет и онемеет до конца жизни».

— Ну и ну, — выдохнул я.

— После этого должен выскочить дьявол, как по сигналу пожарной тревоги выскакивает пожарная лестница, — пояснил доктор Тарбелл.

— Неужели вы думаете, что это работает?

Он пожал плечами.

— Я не пробовал. — Внезапно погас свет. — Вот оно, — вздохнул доктор Тарбелл и положил паяльник. — Больше нам тут делать нечего. Пошли искать некрещеного младенца.

— А барабан зачем, не скажете?

— Разве это не очевидно? Прибор для поимки дьявола.

— Само собой. — Я неуверенно улыбнулся и на всякий случай отошел подальше. — И вы хотите приманить его тортом «Пища дьявола».

— Мой друг, одна из основных теорий, рожденных в институте Пайна, гласит: к «пище дьявола» дьявол совершенно безразличен. А вот к электричеству он далеко не безразличен, и если бы мы оплатили счет за электричество, оно побежало бы по стенкам и крышке барабана. То есть мы заманиваем туда дьявола, включаем рубильник — и дьяволу хана. Или нет. Кто знает? У кого хватило безумия попробовать? Но сначала, как сказано в рецепте по приготовлению рагу из кролика, надо поймать кролика.

Я ведь уже надеялся, что демонологии конец, и планировал заняться чем-то другим. Но упорство доктора Тарбелла вдохновило меня, и я решил остаться — посмотреть, какую штуку теперь выкинет его «шутливый интеллект».

Полтора месяца спустя доктор Тарбелл и я погрузили медный барабан на тележку, подсоединили к нему провод от катушки, висевшей у меня на спине, и в полутьме спустились с холма в долину реки Могаук, на которую бросали отсвет огни Скенектеди.

Между нами и рекой находился заброшенный участок старого канала Эри. Использовать его давно перестали, заменив каналами, вырытыми в самой реке, — в бурой стоячей воде отражалась слепившая нас полная луна. Рядом в развалинах лежала старая гостиница, где когда-то останавливались барочники и путешественники, но сейчас эта территория была предана полному забвению.

А возле развалин ютилась обглоданная церковь без крыши.

На фоне ночного неба, решительный и неукротимый, торчал старый шпиль, а местная паства состояла из гнили и привидений. Мы вошли в церковь и услышали, как где-то от натуги загудел паром, тащивший вверх по

реке баржи, — и эхо этого клича донеслось до нас через долинный ландшафт, эхо задавленное и похоронное.

Ухнула сова, над головами мелькнула летучая мышь. Доктор Тарбелл подкатил барабан поближе к алтарю. Я подсоединил провода из катушки к выключателю, а выключатель соединил с барабаном, для чего потребовалось еще футов двадцать провода. Другой конец линии был включен в сеть фермерского дома на холме.

— Который час? — шепотом спросил доктор Тарбелл.

— Без пяти одиннадцать.

— Хорошо, — сказал он слабым голосом. Мы оба были охвачены страхом. — Послушай, думаю, ничего не случится — в смысле, с нами, — но на всякий случай в фермерском доме я оставил письмо.

— Я тоже. — С этими словами я вцепился ему в руку. — Знаете что, давайте все это отменим, а? — взмолился я. — Ведь если дьявол есть и мы пытаемся загнать его в угол, он ведь на нас окрысится — а возможности у него сами знаете какие!

— Можешь не оставаться, — произнес Тарбелл. — С выключателем я справлюсь и сам.

— Вы решили довести это дело до конца?

— Хотя и дрожу от страха, — признался он.

Я тяжело вздохнул:

— Хорошо. Помоги вам Господь. Выключатель беру на себя.

— Ну и ладно, — в голосе его звучало изнеможение, — надевай защитные наушники, и пошли.

Колокола на часовне в Скенектеди начали отбивать одиннадцать.

Доктор Тарбелл сглотнул слюну, сделал шаг к алтарю, отогнал пристроившуюся жабу и запустил зловещую церемонию.

Он готовился к исполнению этой роли и репетировал не одну неделю, я же тем временем искал подходящее место с мрачными декорациями. Мне не удалось найти колодец, куда швырнули некрещеного младенца, но я нарыл достаточно других мерзостей той же категории — даже самый извращенный дьявол счел бы их достойной заменой.

И вот теперь, во имя науки и человечества, доктор Тарбелл собирался вложить всю душу в мессу святого Секера. С выражением ужаса на лице он намеревался совершить такое, на что добрый христианин если посмотрит, то сразу ослепнет, оглохнет и онемеет до конца жизни.

Мне пока удавалось оставаться в здравом уме, и я с облегчением вздохнул, когда часы на башне в Скенектеди начали отбивать двенадцать.

— Явись, сатана! — вскричал доктор Тарбелл с первым ударом. — Услышь слуг своих, повелитель ночи, и явись!

Часы пробили последний раз, и доктор Тарбелл, совершенно обессиленный, сполз на пол вдоль алтаря. Вскоре он выпрямился, пожал плечами и улыбнулся.

— Ну и черт с ним! — сказал он. — Пока сам не попробуешь, не узнаешь, верно?

Доктор Тарбелл снял наушники.

Я взял отвертку, собираясь отсоединить проводку.

— Ну, теперь, надеюсь, комитет ЮНДИКО и институт Пайна точно закроются.

— Кое-какие идеи у меня еще есть, — возразил доктор Тарбелл. И вдруг завыл.

Я поднял голову и увидел: глаза навыкате, лицо перекошено в каком-то оскале, сам весь дрожит. Он пытался что-то сказать, но из горла доносилось лишь придушенное бульканье.

Далее началась фантастическая борьба — ничего подобного человеку видеть еще не приходилось. Десятки художников пытались отразить эту картину на полотне, они рисовали Тарбелла с выпученными глазами, с багровым лицом, с завязанными в узлы мускулами, но реальную героику Армагеддона им не удалось передать ни на йоту.