Шрифт:
Глава 1
Первое, что я осознаю – жуткая, кромешная, густая тьма вокруг, как будто мир заканчивается где-то в паре метров над головой. Царство вечной ночи – затхлой, без единого дуновения, опустившаяся над этим местом пологом мрака.
Кажется, я оглохла.
Ни единого звука не доносится до моих ушей, только сердце сотрясает тело ударами. И липкий страх по спине, заставляющий стынуть в жилах кровь, подкатывающий тошнотой к горлу.
Хочется сжаться, спрятаться, чтобы живой морок с многотысячными невидимыми глазами потерял меня из виду. Но это невозможно: я, как светлячок – призрачный, но достаточно
А еще я отлично вижу очертания предметов на расстоянии три – пять метров, а дальше – все тонет в непроницаемой апокалиптической тьме.
Это так странно.
Я смутно помню, что уже бывала здесь.
Не по своей воле.
Не могу сказать откуда, но я знаю, справа от меня открытая площадка. Может, поле, может, луг, спускающийся покато к реке, которая впадает в большое озеро. Слева – опаленные огнем, как и все здесь, деревья. Мне почему-то видятся дубровник с раскидистыми дубами на синем и сиреневом ковре, но последнее видение – голые ветви, как старческие высохшие руки, поднятые к небу, и охватившее их пламя.
А еще знаю, если перейти поле и спуститься вниз, будет дорога, ведущая к мосту. За мостом огромный замок, словно корона, венчающий самую высокую гору горного хребта.
Просто знаю. D'ej`a vu.
В памяти вспыхивают видения – нечеткие, обрывистые, исчезающие, как только пытаешься зафиксировать их в сознании.
И это пугает еще больше.
Осторожно ступаю вперед.
Хруст.
Кости.
Мертвецов здесь сотни, тысячи. Голые, полусгнившие, только начавшие разлагаться. Рассеченные тела, отрубленные головы, вывалившиеся внутренности – и кровь. Местами она так и не впиталась в землю, застыв натекшими лужицами. В темноте она кажется черной и маслянистой. А еще трупы, не подверженные тлению, рядом с гниющими мертвецами. Гигантские летучие мыши, единороги, двурогие крылатые кони, твари, похожие на огромных волков, крылатые и бескрылые ящеры… И люди. Отличные от тех, кого мне привычно называть людьми. Хорошо сложенные великаны, коренастые коротышки, среднерослые суровые качки с грубыми чертами и формами, тонкокостные красавцы. Женщин с крыльями. С белыми крыльями. И каменные крылатые статуи, не то людей в зверином обличии, не то животных, похожих на людей – с кристаллами драгоценных камней вместо глаз.
Кому понадобились статуи посреди сражения?
Каменные изваяния смотрятся здесь нелепо и неуместно, будто их сбросили с неба. Некоторые расколоты. Одна из моих версий: мертвецы пытались их украсть, воров настигли – и завязалась кровавая битва.
Многие мертвецы как будто спят, дожидаясь пробуждения, но тела их не дышат, не дрожат веки, глаза, устремленные в небо, безжизненны и пусты. И только я могу нарушить их вечный покой – щупая пульс, оттаскивая впившегося острыми зубами в шею гниющий труп.
Я уже сотни раз была здесь, бродила, исследуя местность, углубляясь все дальше от того камня, возле которого обнаруживаю себя снова и снова. Я могу бродить здесь часами, как будто попадаю в какую-то ловушку.
Фу, я во сне!
Да, он снится мне, сколько я себя помню. Кто-то летает, кто-то падает, а мне снится эта ночь с мертвецами. Страшной сечи, в которой нет ни выживших, ни победителей – все они достались царству мрачной и бесконечной Ночи, как будто сама Смерть решила до скончания времен увековечить бесславный конец воюющих.
В детстве, когда я оказывалась здесь, меня охватывал животный ужас. Я боялась заснуть, молилась, чтобы Бог не наказывал меня этим сном. Повзрослев, научилась понимать, что я во сне, и отчаянно пыталась проснуться. Потом долго тренировалась запоминать детали прежних попаданий, заранее планировала действия, училась исполнять задуманное.
Сейчас меня тянет сюда. Засыпая, я загадываю оказаться здесь, словно что-то связывает меня с этим местом.
Я хочу разгадать, зачем я здесь.
Иногда мне кажется, что я должна непременно попасть в замок, как будто кто-то ждет меня там. И много раз подходила к полуразрушенному мосту над водопадом, но каждый раз натыкалась на невидимый барьер и просыпалась. И снова верила, что сон – это только подсказка, и где-то есть тот, кому я нужна, искала и ждала, всматривалась в лица.
Это место – как матрица моей жизни, такой же закрытой, пугающей, проклятой.
Да, проклятой.
Только перед смертью мать созналась, что я ей не родная. Первенца она носила, когда ей было тридцать два, и по каким-то причинам ребенок родился мертвым. Умер еще в утробе. Это подкосило ее. И когда пришла женщина, чужая, сильно отличавшаяся от местных, со звериным уродливым лицом, предложив ей сделку, она согласилась. Она берет меня вместо мертворожденного, а та женщина сделает так, чтобы она никогда ни в чем не нуждалась. На тот момент мать была уверена, что других детей у нее не будет.
Никаких денег она, естественно, не получила, женщина исчезла, как появилась, а ребенок оказался калекой. Радость материнства обернулась бессонными ночами и криками младенца, корчившегося от непонятной болезни, бесконечным хождением по больницам, и еще большей нищетой, потому что весь скудный заработок уходил на лекарства. И одиночеством – чужой больной ребенок был никому не нужен. И когда она поняла, что помощи не будет и отвязаться от меня не получится, возненавидела меня всем своим сердцем.
Я не осуждаю, время было тяжелое.
В конце концов, она не бросила меня. Когда у меня начинались приступы и мышцы сводило судорогой, ненависть ее притуплялась, она садилась у изголовья, крепко держала за руки и мычала колыбельные. Но когда появилась сестра, ей пришлось сделать выбор. Сестра была долгожданным ребенком – родная, кровиночка, та, что станет опорой в старости. Мать вычеркнула меня из своей жизни.
С тех пор со своей болезнью я боролась одна.
А потом в ее жизни появился мужчина. Жестокий и бесчеловечный. Но ей хотелось семью, и она терпела побои и унижения, вымещая на мне боль, обиду и не устроенность.
Моя жизнь превратилась в ад.
До определенного момента.
К двенадцати годам церебральный паралич внезапно прошел. Меня перестали мучить приступы, мышцы окрепли, даже шум в ушах притупился, я перестала его замечать. И когда в очередной раз она замахнулась поленом, я перехватила его.
Мать охнула и осела, глядя на меня с ужасом, а в отражении ее расширенных зрачков я увидела нечто, напугавшее меня не меньше. Огонь в моих глазах – ярко-синий, похожий на свечение звезд, искаженные яростью черты лица, красивого, но не моего. На миг мне показалось, что я увидела у себя за спиной огромные темные кожистые крылья. В тот момент я не чувствовала ни жалости, ни сострадания, и легко могла бы убить и ее, в которой я уже не видела близкого мне человека, и ненавистного отчима, пытавшегося сломать меня физически и морально, и сестру, которую я любила, но отчаянно ей завидовала.