Армейские байки (сборник)
Шрифт:
Нескладный очкарик Розенгауз – и как таких в армию берут! – непроизвольно вызывал у Пархоменко приступы ярости. Но Розенгауз дело особое. Уже через два дня он зачастил в канцелярию к ротному, а после того, как однажды дверь с грохотом распахнулась, и Розенгауз, роняя очки, вылетел оттуда, плотно обосновался в штабе части. Когда у этого призывника от неудачного падения на работах или отдыхе начинала идти носом кровь или заплывал синевой глаз, скрытый толстыми линзами очков, в расположении появлялся ротный командир. После вызова в штаб части он бывал сильно не в духе и требовал, чтоб от Розенгауза, как от зачумленного, все держались
Пришлось Пархоменко поставить крест на этом человеке. «Как был дерьмом, так и останется», – думал он, глядя на опаздывающего на построение бойца. Да и другие молодые, словно назло, не хотели становиться людьми.
Бег в противогазах, ночные тренировки отбоя и подъема, отжимания от пола и другие методы закалки почему-то не шли им на пользу.
Измотанный и злой старослужащий Пархоменко, приходя поздно ночью в каптерку к Тагиру Багирову, с тоской пил водку.
– Послушай, ну что за дебилы, – проникновенно говорил он каптерщику, – я к ним всей душой, а они ко мне жопой.
Тагир Багиров равнодушно покачивал головой, пытаясь извлечь из зурны подобие песни Аллы Пугачевой «Паромщик».
Допив водку, Пархоменко снова шел к своим пока еще спящим друзьям, с надеждой, что хоть сейчас они оправдают его ожидания. Но не тут-то было.
В недолгие часы ночного отдыха Пархоменко стали сниться кошмары. Видя во сне грязных, нестриженых «духов», передвигающихся вне строя, и Розенгауза, втихую пожирающего карамельки из домашней посылки, он кричал и просыпался в холодном поту…
Вскоре глаза старослужащего глубоко запали, лицо покрылось неестественной бледностью. Все чаще и чаще он впадал в какое-то странное оцепенение. Молодые бойцы, словно чувствуя, что с Пархоменко творится что-то неладное, как назло, не могли держать строй, криво подшивали подворотнички и плохо чистили сапоги. «На измор берут», – думал Пархоменко, сидя вечерами в каптерке, и снова шел в расположение.
…Когда старослужащий Пархоменко выписывался из госпиталя, зав психоневрологическим отделением присел к нему на кровать.
– Спокойней надо быть, сержант, – говорил он. – Вот валерьянки еще возьми, остальные лекарства принимай, как я написал. Будут мучить головные боли или там галлюцинации, сам знаешь, сразу к доктору. Ну да ничего, до ДМБ-то тебе совсем ничего – пару месяцев…
Пархоменко в ужасе обхватил голову руками и застонал.
Лейтенант Омлетов
Он прибыл к новому месту службы, когда короткое северное лето было уже на исходе. Что ждало выпускника военного института в этом забытом Богом уголке? Протяжно закаркала пролетавшая мимо ворона, словно предупреждая лейтенанта об опасности, но он, хотя и покрылся испариной, продолжил свой путь.
Когда вертушка КПП осталась позади, стало еще тревожнее. Перед штабом виднелась добротно сработанная виселица, с которой снимали повешенного. Двое дагестанцев в солдатской форме приподняли труп за ноги, а третий, вскарабкавшийся на стремянку, ловко освободил из петли шею покойного. При взгляде на их ловкие действия казалось, что эту операцию они проделывают уже не в первый раз…
– Что застыл, как истукан?
От неожиданности летеха вздрогнул. На него смотрел какой-то майор. Из рукавов грязного бушлата торчали огромные красные кулаки.
– Ты, летеха, не пугайся, – добродушно продолжил майор, – у нас хорошо, а это, – палец, похожий на разварившуюся сосиску, поднялся в направлении виселицы, – новый метод воспитания наш батя-командир придумал. Служит кто-нибудь плохо, пьет много, не работает, дерется, – при этом майор задумчиво посмотрел на свои могучие руки, – его раз-другой поймают, предупредят, а потом вперед: на виселицу или под топор, как решат, в общем. Ну да ладно, сам вскоре разберешься, а пока пойдем, провожу к командиру.
Тяжелая дверь, обитая черной кожей, бесшумно отворилась, и лейтенант, глубоко вздохнув, шагнул в неизвестность. Отрапортовав по-уставному, он вдруг понял, что полковник, сидящий в глубоком кресле, его не слышит. Остекленевшие глаза неподвижно смотрели в одну точку. На журнальном столике лежал открытый несессер с набором шприцов. Рядом с безвольно повисшей рукой человека валялся медицинский жгут.
Лейтенант сказал «мама» и с испугом попятился, но человек, казавшийся ему еще секунду назад мертвым, вдруг пошевелился. Взгляд стал осмысленным и быстро с ног до головы ощупал пятившегося к двери офицера.
– Стоять, – тихо сказал полковник и пружинисто поднялся с кресла. Обойдя вокруг лейтенанта, он потрогал его мышцы, а затем, просунув пальцы в рот, осмотрел зубы.
– Хорошо. – Полковник сел за стол и нажал кнопку селекторной связи.
Тут же в дверях показался какой-то неопрятно одетый капитан.
– Займитесь, – бросил полковник и, пружинисто поднявшись, направился к своим шприцам. Весь его вид давал понять, что разговор окончен.
Капитан Удавов, полный, начинающий лысеть мужчина лет тридцати, отвел летеху в общежитие.
– Будешь у нас новым палачом, – улыбнулся Удавов, – а то старого батя наш вчера повесил. Устраивайся, обедай, белье у кастелянши на первом этаже получишь.
Удавов одобряюще поглядел на лейтенанта и направился к выходу.
– А вечером – ко мне. Я в тридцатой живу, водку не забудь, – раздался голос капитана из-за дверей.
Лейтенант уже не мог чему-либо удивляться. Не раздеваясь, он упал на железную сеть пружинной койки и забылся тяжелым сном.
Комната капитана Удавова напоминала вертеп, а не жилье офицера. В углах были навалены запыленные пустые бутылки из-под пива и дешевого вина. На липком столе лежали заплесневелые хлебные корки, стояли немытые кружки и стаканы. Переполненная пепельница распространяла неприятный запах, несомненно играющий роль лейтмотива в разновонии, наполнявшем комнату. Впрочем, ясно читался здесь и дух нестираного носка, застарелого винного перегара, испорченной пищи. Сам хозяин апартаментов уже успел переодеться в поношенный спортивный костюм и пил пиво.
– Проходи, малыш, сейчас я тебя всему научу, – сказал капитан, выплескивая на пол остатки какой-то жидкости из взятого наугад со стола стакана. Зажурчало разливающееся пиво.
К ночи, когда закончилась и водка, лейтенант знал о порядках части все. Даже предстоящая должность палача начала казаться ему не лишенной своего рода романтики и привлекательности. Поэтому лейтенант иногда вскакивал с места, опрокидывая свою табуретку, хрипами и шипением изображая звуки повешенного. Капитан Удавов громко смеялся. За этим их и застали пришедшие в гости к капитану женщины с узла связи. Звякнуло содержимое опущенного на пол пакета.