Аромагия. Книга 2
Шрифт:
Я пошла ва-банк и проиграла.
– Я не отпущу тебя, слышишь? – резко сказал Ингольв мне в спину.
– Слышу, – откликнулась я, и собственный голос показался мне безжизненным, как вечная мерзлота. – Извини, мне нехорошо!
Я выскочила из гостиной и, не обращая внимания на взгляды слуг и домочадцев, устремилась прямиком в «Уртехюс».
Первым делом я заперла за собой дверь и, схватив первый попавшийся таз, упала в обнимку с ним в ближайшее кресло. Когда бунтующий желудок слегка успокоился, я закрыла глаза и с силой сжала голову
Даже кончики пальцев, казалось, состояли из одной только горькой боли, и дышать было тяжело, словно у меня были переломаны ребра.
Боги, милосердные мои боги, что же делать?!
Очнулась я от настойчивого стука в дверь. Разумеется, открывать не стала – в таком виде стыдно показаться кому-то на глаза. Даже не глядя в зеркало, можно представить свой внешний вид: встрепанная, бледная, заплаканная, не говоря об измятом платье и неприятном запахе от стоящего рядом с креслом таза.
Я с некоторым трудом поднялась, подошла (хотя скорее подползла) к дальнему окну, выходящему к морю, распахнула створки и с наслаждением вдохнула свежий чистый запах. На Ингойю будто нападала целая армия снежинок, и сейчас ее воины торопились захватить городские улицы, яростными осами жаля прохожих…
– Госпожа Мирра, откройте! – Голос Петтера звучал встревоженно и настойчиво. Мальчишка бился в дверь, как бабочка о стекло. – Откройте, я не уйду!
– Что еще? – неприветливо сказала я, распахнув перед ним дверь.
– С вами все в порядке? – спросил он тихо, замерев с занесенной для очередного удара рукой. Губы его были обветрены, глаза покраснели, а каштановые вихры топорщились в совершеннейшем беспорядке.
– А что, похоже? – усмехнулась я, отступая, чтобы его впустить. От слез у меня заложило нос, но догадаться о его настроении нетрудно было и без подсказок.
Он только отрицательно мотнул головой.
Я жестом указала на кресло, однако мальчишка остался стоять. Я пожала плечами и принялась разыскивать масло базилика. Считается, что оно устраняет меланхолию и мизантропические настроения, и теперь выдался превосходный случай это проверить. К тому же базилик должен помочь от тянущей боли в желудке.
Петтер мялся в стороне и кусал губы, явно не решаясь заговорить.
– Слушаю вас. – Накапав масло в аромалампу, я уселась в кресло и невидяще уставилась на свои руки. По комнате разливался травянистый, немного камфорный и сладковато-анисовый аромат. К нему следовало добавить имбирь, однако имбирь слишком сильно напоминал мне об Ингольве.
Я заставила себя поднять глаза на Петтера.
– Госпожа Мирра, я… – Мальчишка, кажется, не замечал, как мнет фуражку. – Господин полковник отправил меня подтвердить вам, что прошлой ночью мы ездили в Хэймаэль и забрали оттуда вашего сына.
– Спасибо. – Я наконец смогла нормально вздохнуть, лишь теперь до конца поверив в слова мужа.
Вдруг остро захотелось кофе, чтобы его горечью смыть неприятный привкус во рту. Я встала, зажгла спиртовку и вынула из шкафчика нужную банку.
– С ним все в порядке, – продолжил Петтер, переминаясь с ноги на ногу. – Клянусь Тюром, это правда!
И вскинул на меня глаза, странно темные на побледневшем лице. Густой и тяжелый аромат его одеколона мешал мне, как лезущая в глаза прядь волос.
– Спасибо, – повторила я со слабой улыбкой и вдруг заметила, что руки мои дрожат, из-за чего кофе рассыпался по столу. По щекам покатились слезы, и я прижала ладонь ко рту.
Долгую минуту мальчишка молча смотрел на меня, потом шагнул вперед – и обнял, осторожно прижал к груди.
– Ш-ш-ш, – шепнул он. – Не плачьте! Все будет хорошо. Поверьте мне, все обязательно будет хорошо!
И, боги, милосердные мои боги, я вдруг обнаружила, что именно этого мне недоставало. Капельки тепла и нежности, о которых моя душа мечтала, как пустыня о дожде.
Петтер тихонько гладил меня по волосам, пока слезы не иссякли.
– Простите. – Я с трудом выдавливала слова. – Я не в себе. Переволновалась.
– Понимаю, – согласился он тихо. – Я… Я слышал, как господин полковник на вас кричал.
– И видите, что происходит между нами, – понимающе заметила я, немного отстраняясь. Надо думать, выглядела я нелепо и жалко – он потупился, чуть не до крови прикусил многострадальную губу.
– Он мой командир, а я – посвященный Тюра, – глядя на блестящие носки своих сапог, проговорил мальчишка мертвым голосом. – Я не должен сомневаться ни в его поступках, ни в его решениях.
– Но вы сомневаетесь, – тихо произнесла я. Командир для него священен. Вот только, боюсь, сейчас у мальчишки две святыни и сделать выбор между ними – задача не из легких. Потому его и бросает в крайности – от стараний примирить меня с мужем до попыток объясниться в своих чувствах.
Петтер помолчал, прикусив изнутри щеку, и закончил глухо:
– Полковник причиняет вам боль. Я… Я не знаю, как его убедить этого не делать!
– Вы ни в чем не виноваты! – заверила я, чувствуя странную опустошенность. Резкий запах табака и дегтя раздражал, и я не сдержалась: – Вам не идет этот одеколон, Петтер!
– А мне нравится, – откликнулся он спокойно. И улыбка, коснувшаяся его губ, подсказала мне ответ. Он делал это сознательно, должно быть вспомнив, как я жаловалась на благовония Колльва, мешающие разобрать его эмоции.
– Вы так хотите скрыть свои чувства? – спросила я, упираясь рукой ему в грудь, но мальчишка и не подумал выпустить меня из теплого плена объятий.
– Они ведь вам неприятны, – заметил он ровно, и только колотящееся под моей ладонью сердце выдавало, что спокойствие его притворно.
– Нет! – возразила я и, вырвавшись наконец из его рук, объяснила: – Я просто не хочу ломать вам жизнь, Петтер. Я ведь вам уже говорила!
– Я помню. – Он дернул плечом и отвернулся.
Оставалось только вздохнуть. Обиделся. Боги, какой же он еще мальчишка!