Аромат морозной вишни
Шрифт:
Где-то между двумя и тремя часами ночи
– Don`t even try smoking in my room again, degenerate.
– Penetrate!?
– Degenerate.
– Degenerate… it hurts.
– Ты разве куришь?
– А ты не заметила? Вообще, такие вопросы прилично задавать хотя-бы через неделю знакомства.
– И это ты говоришь о приличии!?
– И хватит вынюхивать, я курю совсем незаметно.
– Да тут вся комната пропитана табаком! – Вообще, она постоянно курила тут, когда я была на учёбе, потом строя невинный вид: либо это была не она, либо шли разговоры о свободе личности. Да и тебе в рот я не залезала, чтобы понюхать, просто проснулась.
– А зря. Может исправим?
– Нет, даже если б очень сильно хотела; я в нечищеные рты – не лезу.
– А с чего ты взяла?
– Очень сомневаюсь, что ты приехал ко мне со щёткой.
– Может и приехал. Сейчас мой рот ничто иное как кот Шрёдингера.
– Что это значит?
– Не можешь знать наверняка, пока не откроешь коробку и не посмотришь внутрь. Сейчас – это просто рот полный неизвестности. А! Разве не романтично?
– Если не успокоишься, я заору, и вахтёрша выкинет тебя отсюда.
– Понял… поцелуя на ночь не будет.
– Ой, спи уже. И открой форточку!
– Знаешь, единожды попробовав ту сигарету утром, потом я всегда мечтал курить, но не делал этого из соображения здоровья, хотя всегда фантазировал себя по утрам с чашкой чая и сигаретой: cолнце, дым, жмурящиеся глаза.
– Кашель, рак, туберкулёз…
– Ааа! Не драматизируй, а слушай. – Прошли года, мне стукнуло 80-т, и знаешь, я сказал себе: «Да к чёрту это всё! Можно ли мне начать наслаждаться жизнью такой, какой я её вижу?!» Знаешь, ведь я когда-то подцепил эту привычку в школе, и уже закрепил, учась в университете; и самый приятный момент, который был и есть сейчас в моей памяти – это когда утром я просыпаюсь и иду на балкон с сигаретой и чашкой чёрного чая с молоком.
– Единственное, что меня смущает, что тебе не 80-т.
– А мечтать в этой комнате тоже запрещено?! В моей идеальной мечте: внуки видят деда смелым и с твёрдой жизненной философией, который даже в старом возрасте, но набрался сил и начал жить той жизнью, которой он всегда любил жить.
– Меня больше всего пугает, чему ты хочешь учить своих внуков. А в остальном всё отлично, только закрой уже форточку и усни наконец. – И поработай насчёт примера, не думаю, что ты хочешь, чтобы в школьном сочинении, твои внуки писали о том, как дед подсадил их на мальборо.
Жизнь не начинается рано утром
Утро было странным. Во-первых, я проснулся слишком рано: на часах 7 утра, – давно я так не вставал. Был период в моей жизни, когда я просто обожал это делать, ноооо это была ошибка; хотя, я был лишён многих проблем: недосып, бледность кожи, недовольное лицо в первые три часа после пробуждения. Что ещё хуже – эта пизда меня разбудила, не хочу казаться грубым, я люблю женщин, но разбудить в 7-мь утра может только та ещё пизда.
Через 5-ть минут я чудом оказался у местной плиты и варил макароны. Обстановка выглядела сурово: длинный ряд из 4-х белых плит; на противоположной стороне шкафы; и два старых холодильника, издающих ужаснейший звук, больше похожий на результат секса тракторного движка с люминесцентной лампой; посредине этой холодной комнаты был огромный стол, на котором студенты разделывали огромные туши бомж пакетов, по всему виду было похоже, что его не только стащили с какой-то свино-бойни, но и забыли помыть. Зачем им такая кухня? Не понимал! и не понимаю сейчас! Пахло на ней умершими тараканами или макаронами, которыми этих тараканов травили; периодическое присутствие людей выдавали лишь открытые пакетики с дешёвыми специями, датируемые ещё текущим годом.
– Отличное место – если ад и имеет штаб квартиру, то она тут.
Я взял сигарету и закурил, мастерски помешивая перья макарон другой рукой. У меня стояло в голове два вопроса: почему тут такие белые и чистые потолки, и почему Люцифер отправил её на землю? Стоял ещё один вопрос, но он был немного ниже выключателей плиты, что, наверное, и являлось видимой причиной, почему я на кухне один.
– Ты идиот? – прозвенел голос в левом ухе; я старался не обращать внимания и дальше, искусно, помешивал макароны; когда голос прозвучал в правом, я понял что стоит прислушаться.
– Да! моя госпожа, я вас слушаю.
– Сигарету потушил!! – почти вдавив руки в пол, выдавила она.
– Эй!.. это придаёт мне силы как повару.
– Это придаёт макаронам вкус пепла… Ohh… what a dick..!
– Dick Purple?
– …
Я понял намёк и потушил об плиту на половину не докуренную сигарету, и оставил её аккуратно балансирующей на сахарнице. Я ещё что-то пошутил про секретный ингредиент и подпись повара, но интервенты явно не оценили мой юмор, поэтому я продолжил мешать, но уже против часовой стрелки.
– А ты знаешь, что не обязательно постоянно их мешать?
– Люцик, (вообще её зовут Люси) иди и буди общагу, в аду работы много; я уже наказан, ты решила меня никотина и сна – единственные две вещи, которые я люблю и уважаю. Дай повару доделать своё дело. Если надо помешивать, то я делаю это из-за необходимости; посмотри на эту оголодавшую кастрюлю, в ней уже лет пять ни чего не готовили, того и гляди сожрёт половину макарон.
– Ладно, кастрюля действительно не вызывает доверия, – сказала она и с улыбкой ушла, хотя и попыталась сделать недовольный вид. Не особо обращая на неё внимания, я достал чёрный наушник, вставил в левое ухо и нажал Play. Увидев на сахарнице одиноко качающуюся сигарету, я взял её; закурив, продолжил помешивать макароны уже по часовой стрелке; в правом ухе играла музыка, что-то из лофи-хипхопа: плавное нажатие клавиш пианино; японский мотив под ритм кото; объёмные, округлые звуки в lofi обработке под лёгкие, уходящие напевы: «And the rain raain goes down», расплывающиеся в мелодии и заставляющие немного прикрыть глаза, и задуматься о лёгком дожде в жаркий день. Сказать честно, утро на самом деле было, наверное, самым необычным за последние пару тройку лет; я продолжал мешать макароны; гипнотизирующий их вид давал мне темп для дрёма; на секунду, мне даже показалось, что за окнами действительно капает дождь.
10-ть минут перемешивания и макароны чудеснейшим образом готовы. Я снял их с плиты, накрыл крышкой, прикрыв сверху грязным полотенцем. «Знаю я этих студентов» – подумал я про себя, и немного оглядываясь и прислушиваясь, не бежит ли кто на приготовленное, направился по длинному линолеумному коридору, в сторону комнаты моей рыжей королевы.
Обстановка была спокойная, поскольку все ещё спали, хотя мне и попалось пару девчат. Судя по их внешнему виду, они и не ложились: немного подтрёпанные волосы и мятые платья дали понять, что они были всю ночь в театре, поскольку откуда как не с театра человек возвращается с запахом палёного коньяка изо рта. Не смею говорить, что они обратили на меня внимания, хотя одна и покосилась на меня недовольным взглядом: когда не спал всю ночь и уже чувствуешь шторм в голове, всегда с презрением смотришь на окружающих, которые своим видом подают хоть малейший намёк на счастье. Затем, в шаге от меня, распахнулась дверь – я бы сказал, что почти вылетела с петель; и как истребитель стремительно и угрожающе делает пике, также, только прямо, помчалась в комнату напротив девушка, в персиковой футеровой ночнушке, с рисунком на левой щеке, чем-то похожим на ракету при запуске; секунду спустя после волшебного слова: «Сука» дверь комнаты напротив начала открываться в неестественную ей сторону, видимо, это всё же не татуировка – крики позади и тишина впереди – приятно знать, что кто-то также рано начинает свой день.
– Ну что,– сказала она, выходя из комнаты, чуть не сбив меня, только протянувшего руку, чтобы потянуть ручку двери, – пойдём, поедим?
– Нет. Ты можешь идти, а я наказал себе пиццу и пиво. Только псих будет есть те макароны, – сказал я и, отвернувшись, уже хотел направиться в сторону лестницы, но её рука меня остановила, я почувствовал мягкую кожу, совсем недавно в которую она втирала крем.
– Ты же растолстеешь и потеряешь единственное, что в тебе не так плохо – это твоя фигура. Потому, что остальное – ну если это не описывать словом “полный пиздец”, то единственное, что будет уместно, так это молчание.