Аромат теней
Шрифт:
– В любви всегда есть безумие, – процитировала я, глядя, как он остановился и обменялся несколькими словами с Шер. Они жались друг к другу на зимнем ветру. Стояли так, словно худшее время года уже пережили и теперь просто ждут его окончания. Мои
Я обратилась к могиле.
Памятник из розового мрамора, по его поверхности пробегают черные жилы. Я бы такой для себя не выбрала, но Оливии он подходит прекрасно.
– Прости, что так долго не приходила. Я была… занята. Прошло три месяца со дня ее смерти. Три месяца, как я приняла ее личность. И у меня действительно впервые появилась возможность перевести дыхание. Интересно, чем бы сейчас занималась, если бы всего этого не произошло, Оливия была бы жива, а я оставалась Джоанной Арчер.
Вероятно, все еще бродила бы в тени. Фотографировала каждого мужчину, покосившегося в мою сторону.
Я вздохнула, не уверенная, что желала бы это вернуть. Конечно, я хотела бы, чтобы Оливия была жива, но жизнь в ее облике заставила меня сделать две вещи: отбросить фотоаппарат, который я всегда использовала как щит, и снять маску той женщины, какой я себя считала. И под этой маской я обнаружила то, что похоже на Оливию. Она – не моя противоположность во всем, что важно. Она не слаба и уязвима, как я когда-то считала. Признав это, я нашла себя в ней. Это по-прежнему я, но еще больше я.
И я сказала Оливии:
– Я похожа на тебя больше, чем могла когда-нибудь подумать.
Какой странный мир, в котором женщина должна потерять себя, чтобы найти. Но последние месяцы научили меня, что я не просто кульминация прошлого опыта; я гораздо больше, чем может свидетельствовать мое физическое тело и сила.
И кто же я теперь?
Казалось, все стремятся ответить на этот вопрос. Но, как я объяснила Грете, ответ зависит от того, кто смотрит. И если бы кто-нибудь взглянул на меня сейчас, то увидел бы красивую женщину, склонившуюся к могиле сестры; ее чувства характеризуются тем, как она нервно сжимала букет, как согнулись ее плечи под натиском ветра. Она выглядит как женщина, которой ничего не снится.
Но.
Если бы наблюдатель глотнул того же ветра, свежего от ее свежести, возможно, он – с помощью шестого чувства – уловил бы и другую эмоцию. Не соответствующую хрупкому телу. Такую же сильную, как первобытная ярость. Которая отвергает все Тени, заменяя их Светом.
– У меня есть сны, – рассказал бы им этот запах. – И это многоцветные сны. Но оттенок их всегда алый.