Аромат желания
Шрифт:
Когда раздался звонок в дверь, он бросился открывать.
– Ма, ну наконец-то!
– Извини, сынок, я по магазинам прошлась…
Она поцеловала его в щеку, он подхватил ее сумки и сам начал выгружать продукты на стол. Вот, кастрюлька, еще теплая… Капуста! Объеденье! И котлеты в фольге, тоже теплые!
– А это компот из сухофруктов, какой ты любишь… Давай стакан, я налью…
Он залпом выпил компот и принялся накладывать себе на тарелку еду. Мама! Она – самая лучшая из
– Как дела, Женечка!
Она почему-то не смотрела ему в лицо. Нервничает, решил он.
Он отломил кусок мягкой булки, взял вилку и принялся есть. Жадно, запихивая в рот большие куски котлеты.
– С чесноком?
– Да, как ты любишь…
После еды его потянуло в сон.
– Пойдем, милый, я тебя уложу… Ты, наверное, устал. Снова целую ночь просидел за компьютером? Я говорила тебе, что так переутомляться нельзя… Это вредно для глаз…
Он лег и почувствовал, как мать укрывает его пледом. Мама, самая лучшая из всех мам…
Он быстро уснул, а потому не смог услышать, как мать звонит кому-то и говорит:
– Ну, вот и все… Он уснул… Поднимайся, я открою тебе дверь…
ГЛАВА 30
– Ее нет дома, – сказала Ольга.
Они с Глашей стояли перед дверью квартиры Лидии Александровны Наполовой уже минут пять и звонили, звонили.
– Если бы она была дома, то непременно открыла бы, – сказала Ольга. – А ты как считаешь?
– Не знаю, – задумчиво проговорила Глафира. – Ни телефон ее не отвечает, ни двери она не открывает. Странно все это.
– Да ничего странного нет. Знаешь, кажется, она подрабатывает где-то, моет полы. То ли в соседнем подъезде, то ли в офисе каком-то. Она как-то говорила мне, да только я не придала этому значения. Ей-то самой мало нужно, я так тогда думала, поэтому все заработанное она, скорее всего, тратит на свою внучку.
– Ладно, Оля, потом вернемся сюда.
Ольга открыла дверь своими ключами, вошла, и сразу же как будто бы оказалась в погребе – в глазах потемнело, стало холодно, муторно, дурно.
– Ба, да ты бледная вся! – Глафира подхватила ее под руки и помогла войти в спальню. Сразу уложила Ольгу в кровать. – Оля, все, что с тобой сейчас произошло, называется ассоциациями, понимаешь? Не больше! Просто здесь недавно ты испытала стресс, и он пока еще не выветрился из твоей головы. А потому эти стены напомнили тебе о пережитом кошмаре. Но сейчас все позади. Все кончилось. Во всяком случае, для тебя. Успокойся. Ты вот вся дрожишь, тебе кажется, что в квартире холодно, а на самом деле здесь жара и духота. Ваша котельная работает на полную катушку… Вот и замечательно. Сейчас я распахну окно, в квартиру вольется свежий ветер… Вот увидишь, тебе станет легче!
– Мне не надо было соглашаться принимать сейчас гостей. Не знаю, зачем я только это сделала.
– Сработал инстинкт самосохранения. В том смысле, что жизнь продолжается, и ты таким образом хотела доказать сама себе, что ничего страшного в твоей жизни не произошло, и что ты готова впустить в свою новую жизнь часть своей прежней жизни…
– Как это… новая жизнь?
– Ты просто не замечаешь, как живешь другой жизнью. Мне вот лично показалось, что после того несчастья, что с тобой приключилось, ты стала другой. Как это ни странно, но ты словно оттаяла!
– Глафира, что ты такое говоришь?
– Я о Мирошкине. Он – мужчина, и ты, слава богу, быстро нашла с ним общий язык. Твое сердце сейчас открыто для любви… Твои глаза вчера сияли так, что это невозможно было не заметить!
– Неужели? Знаешь, Глаша, как раз об этом я и хотела с тобой поговорить… Да, Сергей мне нравится, очень, и я не стану этого скрывать. Но ответь мне: вам с Лизой не показалось, что я… легкомысленная, доверчивая, слишком открытая?
– Господи, и о чем только говорит этот человек?
– Со мной такого раньше не было. Я и с Вадимом-то долгое время не могла расслабиться, открыться ему. И всегда-то он казался мне каким-то ускользающим, что ли, ненадежным, хотя я продолжала искать в нем черты серьезного мужчины, на которого можно положиться… Словом, придумывала себе все то, чего в нем не было. А когда увидела Мирошкина, то сразу поняла, что этот человек мне нужен. Мне достаточно, чтобы он просто был рядом. Я бы могла часами сидеть рядом с ним в его кабинете, ездить по его делам, готовить ему чай…
– …варить суп, стирать рубашки, да? – Глафира просветлела лицом. – Да ты влюбилась, матушка!
– Не знаю, что это такое, но это чувство намного сильнее того, что я испытывала к Вадиму.
– А он к тебе как относится?
– Не знаю. Иногда мне кажется, что он просто жалеет меня и возится со мной из жалости.
– У меня свое мнение по поводу этого чувства. Я вот, к примеру, никогда не разделяла мнение людей, будто бы жалость – это плохо. Жалость – это очень хорошее, теплое чувство. Что ты скажешь, если я скажу, что я тоже жалею тебя. Что мне хочется погладить тебя по голове, успокоить, сказать много прекрасных слов, чтобы помочь тебе справиться с бедой. И я же люблю тебя, как свою подругу, как человека… И что здесь плохого?
– Но если Сергей только жалеет меня, а не любит, то, когда мне станет лучше и я уже не буду нуждаться в его жалости, он попросту бросит меня и станет жалеть кого-нибудь другого.
– А мне кажется, что и он тоже неравнодушен к тебе. И Лиза тоже так считает. Он же не сводит с тебя глаз! А как он вчера расстроился, что не смог уделить тебе внимания! Он же вчера весь день работал… Ты знаешь, к примеру, что он допрашивал Ратманова, что к нему приходила подруга Натальи Охотниковой – Светлана Борисова.