Ароматы кофе
Шрифт:
— Но ведь ваш отец моих слов не слышал.
— Ну, и от меня он их не узнает, если вы не проговоритесь.
— Но я должен извинится за… — Я запнулся. — За свое поведение в отношении вас, оно было вряд ли уместно по отношению к такой особе, как вы.
— О чем вы? — невинно подняла брови мисс Пинкер.
Повергнутый в замешательство, я молчал.
— Надеюсь, мистер Уоллис, — сказала она, — вы не станете выказывать мне предпочтения в сравнении с другими служащими моего отца.
Отпор или поощрение к действию? Если последнее, то тщательно завуалированное. С минуту она выдерживала
— И вы, и я здесь на службе, не так ли? Всякие личные чувства следует отмести. «Утром сей семя свое, и вечером не удержи руки своей». Экклезиаст.
Я склонил голову:
— Несомненно. Тогда я буду ждать вечера, мисс Пинкер.
— А я утра, мистер Уоллис.
Я покинул склад равно в приподнятом и одновременно в озадаченном настроении. С одной стороны, мне, похоже, выпала выгодная служба. С другой, встрепенулся под тканью брюк готовый к подъему член, как итог флирта с прелестной Эмили Пинкер. Я нанял лодочника до Набережной, затем пересек Стрэнд и направился к Веллингтон-стрит. Там располагалось несколько дешевых веселых заведений, которые я частенько до этого посещал: все относительно приличного свойства. Но нынче ночью предстоял пир: мне был обещан аванс в тридцать фунтов.
Попутно заскочив в таверну «Савой» лишь ради порции мясного пудинга, я вошел в самый шикарный бордель в доме номер 18. На первом этаже за тяжелыми портьерами находилась обитая красным дамастом приемная зала, в которой полдюжины наипрелестнейших крошек Лондона возлежали в своих неглиже на пухлых диванах. Но какую же выбрать? Одна с роскошными рыжими локонами; другая сильно напудренным лицом похожа на марионетку. Были еще и крепкая рослая красотка-немка, и смуглая кокетка-француженка. И многие другие.
Я выбрал ту, длинные изысканные пальцы которой напомнили мне мисс Эмили Пинкер.
Глава седьмая
Пинкер поднимает глаза: в кабинет входит дочь, чтобы убрать чашки и кувшины, загромождающие письменный стол.
— Ну что? — произносит он мягко. — Как тебе, Эмили, наш эстет?
Она берет салфетку, промокает пятна жидкости на поверхности полированного красного дерева, потом произносит:
— Он все-таки не совсем то, чего я ждала.
— В каком смысле?
— Прежде всего, он моложе. И слишком любит себя.
— Верно, — соглашается Пинкер. — Но по некотором размышлении я счел, что это, может, не так уж плохо. Человек постарше, не исключено, сильней дорожил бы своим мнением. Этот, надеюсь, не так прыток, чтобы сбежать, прихватив твою идею.
— Едва ли это моя идея… — вставляет дочь.
— Ну, Эмили, не скромничай. Раз тебе предстоит работать с мистером Уоллисом, то, подозреваю, такую роскошь ты вряд ли сможешь себе позволить. Разумеется, идея твоя, и она останется твоей. — Линкер вертит авторучку между пальцами. — Думаю, он этого не уловил, — ты обратила внимание, когда я сказал, что учредитель — Линкер, ведь он решил, что это я.
— И не без оснований, не так ли? Тем более, в тот момент он не подозревал, что я твоя дочь.
— Возможно, — Линкер смотрит, как она ставит посуду на поднос. — Ты ему скажешь? Про то, что Определитель — твое детище?
Эмили составила чашки стопкой.
— Нет, — говорит она после некоторого молчания.
— Почему?
— Мне кажется, что на этом этапе, чем меньше он будет знать о наших планах, тем лучше. Если расскажу, он, возможно, захочет узнать подробней, для чего задуман наш Определитель. И все, что мы расскажем, может попасть к нашим конкурентам. Даже, возможно, к Хоуэллу.
— Ты, как всегда, очень мудра, Эмили. — Отец поворачивает голову, наблюдает, как биржевой аппарат, запинаясь, клюет по бесконечно тянущейся ленте. — Что ж, будем надеяться, что для нашего дела он подойдет.
Глава восьмая
Дегустационная зала должна быть защищена от всяких вмешательств извне, в особенности зрелищ, звуков и запахов. Вдобавок — сконцентрируйтесь полностью на насущной задаче.
На следующее утро настала очередь старшего секретаря Дженкса быть моим проводником. Если накануне вечером склад показался мне чем-то вроде церковного собора, то в обществе Дженкса я уяснил вскоре, что на самом деле это — машина: громадный, но весьма нехитрый механизм накопления прибыли. «Сырье», как Дженкс именовал кофе, доставляется на судах во время прилива: распределяется по всему громадному пространству склада; очищается от шелухи, дробится, прожаривается и в некоторых случаях мелется, а потом, учетверяясь в стоимости, вывозится с очередным отливом. Дженкс показал мне реестры, находившиеся под его личным контролем; толстенные гроссбухи, четко регистрировавшие столбец за столбцом путь каждого мешка, каждого зернышка.
Большая часть кофе, поступающего в это хранилище, предназначалась для одной из всего-навсего четырех смесей: «Мокка-микс Пинкера», «Выдержанный Правительственный Ява Пинкера», «Цейлонский Пинкера» и «Причуда Пинкера». Смеси эти не вполне отвечали своим названиям. Скажем, «Выдержанный Правительственный Ява» был так назван потому, что правительство Голландии выдерживало свой кофе перед тем, как пустить в продажу, отчего вкус у кофе становился более насыщенным, что ценилось в Европе. Однако из-за пошлины на голландский кофе фактическое содержание сорта «Ява» в смеси Пинкера могло убавиться до трети, остальные две трети составлял кофе с плантаций Индии и Бразилии. Аналогично, разъяснил Дженкс, и цейлонская смесь, хоть изначально и состояла из кофе с личных плантаций Пинкера в Бразилии, теперь, поскольку урожай был полностью загублен тлей, имела название скорее чисто паспортное, чем соответствующее сути, так как более восьмидесяти процентов смеси составляет в ней дешевый бразильский кофе.
Должно быть, перехватив мой изумленный взгляд, Дженкс сухо заметил:
— Это не мошенничество, это общепринятая практика ведения бизнеса.
— Ну да, разумеется…
— Другие торговцы обычно добавляют в свои смеси посторонние добавки. Цикорий, овес, жареную кукурузу, даже сорго. Приправляют древесной золой и черной патокой. У Пинкера это исключено.
— Хотя это и, как вы заметили, является общепринятой практикой ведения бизнеса? — с невинным видом осведомился я.