Аршин, сын Вершка
Шрифт:
На воротах висела надпись:
— Что бы это могло означать? — удивился Горошек.
— Видно, так чудно называется этот город, — ответил Жёлудь.
Спрятавшись в кустах, друзья наблюдали, как через каждые полчаса со страшным скрипом открывались ворота и вооружённые мыши загоняли в них огромные толпы ячменя, овса, пшеницы и других свободных жителей.
Подкравшись поближе, они увидели,
Приятели подошли ещё ближе и сразу всё поняли. Оба часовых, задрав головы, что-то высматривали вверху и вовсе не обращали внимания на то, что творилось у них под ногами.
Носы задраны, глаза уставились в небо, сами часовые ходят, не чуя земли под ногами, и говорят друг другу:
— Как, никто не перелез через ограду столицы Кривдина государства, о храбрый Кусака?
— Никто, о смелый Грызун. Разошлись, потом повернулись и снова встретились:
— Как, никто не улизнул из нашего великого города, о славный Суслик?
— Никто. Даже комар не пролетел, о благородный Сурок.
Они расхаживали, именуя друг друга пышными титулами, и вовсе не замечали, что у них под ногами в город и из города проникают все желающие.
Спрятав коней в ближайшей рощице, друзья подошли к воротам.
— Идём, — подтолкнул Жёлудь замедлившего шаг Гороха.
— Я очень боюсь мышей, — упирался тот.
— И я боюсь, но надо спасать Фасольку. Ведь мы прибыли в самую столицу Кривдина государства, и кто его знает, что могут сделать здесь с беззащитной пленницей?!
Друзья шмыгнули в дыру, оставшуюся от выбитого кирпича, и никто на них не обратил внимания. Идут Жёлудь с Горохом по улицам города и удивляются: мостовые загажены, тротуары завалены мусором, зато крыши домов так и сверкают. Все жители ходят, задрав головы, выгнув шеи, и ужасно воображают. Никто не зовётся собственным именем, нет ни одного простолюдина: все тут прекраснейшие, все умнейшие, все храбрейшие и отважнейшие» однако никто не желает смотреть под ноги — по какой мостовой они ходят, на какой земле живут.
Жёлудь проголодался. Смотрит, на площади Скромности надпись над одной из дверей:
— Это слишком дорого для нас, — сказал он Гороху.
Пошли дальше. На площади Милосердия увидели ещё одну столовую. На её дверях висела надпись, что она бриллиантовая.
— И это не для нас, — сказал Горох.
Искали, искали, да так и не нашли обыкновенной столовой. Вернулись к первой и постучались. Кто-то пискнул под ногами:
— Что вы делаете?
— Стучимся.
— Напрасно трудитесь, — сказал работяга Муравей, тащивший какую-то кроху. В этом городе надо почаще смотреть себе под ноги.
Друзья посмотрели: оказывается, посетители «Золотой столовой» попадали в неё через дырявый фундамент. Вошли внутрь. Навстречу шибануло таким запахом, что и у них сразу носы кверху задрались. Очевидно, здесь уже много лет никто не брал в руки веника: как бросили когда-то кость или корку, так и по сей день валяется. Всё заплесневело, засохло…
За столом сидели жители Великого Я и, не глядя в свои тарелки, хвастались наперебой.
— Я ем мясо угря, пойманного на дне глубочайшего моря, — оповестила Мышь. — Он прожил там девятьсот девяносто девять лет и девять дней, прежде чем попал на моё перламутровое блюдо.
— А я ем крылышко райской птицы, — похвалялся какой-то странный зверёк, похожий не то на мышь, не то на крысу. — Хвост этой птицы длиной в девять локтей и весь из чистого золота.
Жёлудь с Горохом переглянулись и только пожали плечами: перламутровое блюдо было просто черепком от глиняного горшка, а на райском крылышке даже тысячу лет назад вряд ли была хоть крошка мяса.
За стойкой сидел вконец опустившийся хозяин Мышак. Ноги он не мыл отродясь, брюки на нём были такие, что и собаке не прокусить, фартук заскорузлый от грязи, только галстук и шапочка белее снега.
— Если я съем здесь хоть кусочек, меня вырвет, — скривился Горошек.
— И меня, — ответил Жёлудь.
И друзья, зажав носы, выскочили наружу.
— Бежим отсюда! — крикнул Горошек. Они бродили голодные по улицам города и удивлялись: всё здесь делается не так, как говорится и пишется. Под вечер их задержали часовые.
— Кто идёт? — считая звёзды в небе, громко спросил старший.
Друзья не знали, что сказать, однако часовые заговорили сами:
— Если вы чужеземцы, мы вас убьём. В городе по тротуарам дозволено гулять только жителям Великого Я, а все остальные, под страхом смертной казни, обязаны ходить по мостовой.
— Мы храбрые львы! — важно заявил Жёлудь. Часовые стукнули бердышами о землю и пошли дальше, так и не посмотрев, с кем они говорят.
— Послушай, неужели и я когда-то был хвастуном? — спросил вдруг сын Дуба у своего друга.
— Не помню, — опустил голову Горошек. — Но этим задавакам я бы тоже не сказал правды.
— Мне кажется, что с такими обманщиками мы могли бы справиться и без вранья, — пожал плечами Жёлудь.
— Да что ты! В этой стране, если говорить только правду, никто не поверит! — возразил Горошек.
Приятели спорили, спорили и решили впредь: если придётся говорить неправду — держать в кармане кукиш. Тогда не считается, что врёшь.
СУД