Артания
Шрифт:
А Придону Азазель передал частицу своей сути, огненной и бунтарской. И оставил свой меч, меч Азазеля, а никакого не Хорса.
Все это он обдумывал, все ускоряя и ускоряя шаг, деревья сперва двигались мимо неровными толчками, затем замелькали, как спицы в колесе. Рядом с огненным мечом, созданным самим Творцом, к спине прижимается боевой топор артанина, выкованный человеком.
В сторонке вспыхнул красный огонь, огромное и бесформенное пламя метнулось за деревьями. Придон по-прежнему на месте лица видел только багровый свет с оранжевыми глазами, но голову бы дал на отрез, что падший
– Ты… – услышал Придон могучий голос, который Патута старался сделать как можно более тихим, – ты сумел моего господина… и старшего брата!.. Мир перевернулся: рыбы летают по небу, овцы пасут волков… Азазель не растерзал, а ведь восстал в великом гневе!.. Мир перевернулся снова и поскакал кузнечиком… по воде, облакам. Великий Мастер не испепелил вставшего из недр Азазеля… а с любовью принял в свое лоно!
– Где взять коня? – спросил Придон. Падший поперхнулся.
– Чего?
– Коня, – повторил Придон. – Такой зверь о четырех ногах и с двумя ушами. Еще у него грива и хвост, это самое прекрасное, что ваш хозяин сделал после женщины.
Ангел смотрел с великим изумлением. Придон, слишком оглушенный всеми событиями, даже не думал о самом их верховном Мастере, озирался, а Патута, ангел, проговорил медленно:
– Азазель был нашим вождем. И хоть мы ошибались… но Азазель был прекрасным вождем, и прекрасным… да, прекрасным. Ты вызволил его, и вот теперь я не знаю, я не нахожу, чем отблагодарить тебя.
– Найди мне коня, – сказал Придон.
– Зачем тебе конь в этом лесу?
– Мне нужно в Куябу, – ответил Придон. – Сердце мое полно горечи – я уже не страшусь, что уже опоздал, – знаю.
– А если опоздал?
– Я умру, – ответил Придон просто. – Но там, а не здесь.
Ангел сказал:
– Если надо, я сам стану твоим конем… Но лучше я сейчас же доставлю тебя в эту… Куябу. Только посмотрю, что это такое… А, вот она! Куда тебя?
– Во дворец, – ответил Придон. – Если сможешь, а там найду дорогу. Волхвы говорят, что люди… тоже боги.
– Тоже?.. – переспросил Патута, в прекрасном голосе звучала насмешка. – Люди не боги, человек!.. Намного слабее богов, как слабее ребенок огромного быка. Но вам предначертано… Человек – это… это последнее, что сотворил наш Мастер. Самая совершенная его мысль, как он тогда сказал. Мы – предыдущие. Ты появился раньше богов, но будешь и тогда, когда о них забудут… ибо боги – временное, созданное уже тобой, человеком, а ты, человек, – вечность…
Дыхание остановилось в груди Придона, он ощутил себя над краем холодной бездны, полной звезд.
– Не могу вместить…
– Творец создавал весь мир, – произнес Патута с горечью, – нас, ангелов, солнце, луну и звезды – для тебя, человек. Потому я сейчас, смиренно исполняя невысказанную волю Творца, стану твоим конем и доставлю тебя во дворец.
Дыхание вырвалось из груди, ветер заревел и засвистел в ушах. Перед глазами возник красный плащ из огня и света, его надуло, как парус. Затем ветер разом утих, Придон услышал:
– Прощай! Вслед за Азазелем брошусь к ногам Великого Мастера. Умолю простить, ибо малы мы и глупы перед его великой мудростью.
Пятки ударились о каменный пол, по
Он выхватил топор, заорал голосом, подобным грому:
– За Итанию!
От нечеловеческого крика по всему залу колыхнулись огни светильников, затрещали оконные рамы, а цветные стекла зазвенели и осыпались мелкой крошкой. Битва замерла на мгновение, все смотрели на возникшего чудесным образом артанина, яростного, взбешенного, со вскинутым боевым топором.
– Убить их всех! – прокричал он.
Он чувствовал себя огненной скалой, что пронеслась по молодой траве: перед ним возникали бледные лица, вскинутые руки, раскрытые рты, а он рубил их быстро и беспощадно. За ним тут же последовали уцелевшие стражи, им словно передалась часть его нечеловеческой мощи, рубили и сокрушали, гнали, опрокидывали, топтали, убивали поверженных, а когда зал был очищен, Придон огляделся сквозь застилающую взор красную пелену гнева, крикнул:
– Охраняйте вход!.. Я посмотрю, если кто проскочил вовнутрь!
Вслед ему крикнули:
– Придон, туда на коне сам Янкерд…
Он пронесся по знакомым залам, выбивая двери, стаптывая людей, размазывая по стенам. Перед входом в покои Тулея возник заслон из щитов и мечей, даже ощетинился копьями. Ударил с разбега, во все стороны с чавканьем брызнуло теплым и красным, разлетелись тела и части тел, с хрустом рассыпались обломки щитов и мечей, наконечники и разрубленные древки копий, а он вломился вовнутрь.
В покоях Тулея двери распахнуты, мебель перевернута. Страх за Итанию удесятерял силы, подстегивал скорость, и напрасно твердил себе, что никто не посмеет причинить ей вред, ведь все дерутся за нее, а не против нее, но в груди жгло огнем, он кричал в отчаянии, рубил со страшной силой, не замечал ударов, что обрушивались со всех сторон, проламывался, пока не услышал впереди шум схватки, ругань, звон железа.
Огромный Дунай люто отбивался от наседающих воинов Янкерда. Вокруг вал из трупов, пол залит кровью, забрызганы стены, а в углу яростно рубится во все стороны Рипей, что-то кричит, вокруг сверкает полоса из стали, он не так могуч, как Дунай зато быстр. Как молния. Придон не успевал увидеть его ударов, а нападающие содрогались всем телом и опускались на пол уже мертвыми.
– За Итанию! – заорал Придон и подумал запоздало, что и нападающие могут кричать то же самое, надо бы «За Тулея!», но язык не поворачивался, и он крикнул еще злее: – Смерть Янкерду и его псам!
Дунай оскалил зубы, весь забрызганный кровью, своей и чужой, он был страшен. Придон ударил в нападающих на него со спины, Дунай собрался с силами и сделал шаг вперед, вдвоем смяли и растоптали, двинулись к Рипею, рассеяли, оба остановились, тяжело переводя дыхание.
Придон крикнул:
– Где Янкерд?