Артания
Шрифт:
– Я слушал певца, – сказал Придон внезапно. – Там, в Куябе. Он спел, а я бросил ему пару монет… Как вспомню, даже сейчас уши горят.
– Почему?
– Это он должен был мне бросать, – ответил Придон. Поймал удивленный и даже встревоженный взгляд старшего брата, покраснел, начал объяснять, чувствуя, что получается путано и непонятно: – Он во мгновение ока перенес меня на поле битвы, где я носился на горячем коне, а подлые враги падали под ударами моего меча, как спелые колосья под косой умелого жнеца! А с небес смотрели боги, наши пращуры, кричали хвалу… Потом он забросил
Скилл слушал терпеливо, Придон ощутил сильные руки старшего брата на плечах, дал себя усадить на толстое сухое бревно с отвалившейся корой. Скилл сел рядом, обнял за плечи.
– И все же, – сказал он, – ты счел, что у певца власти больше?.. Гм, ты не поверишь, но насчет власти спорить не стану, хотя наши друзья нас не поймут. Но такая власть редко приносит деньги. А вот он твои деньги принял и поблагодарил. Так ведь?
Придон сказал убито, хотя удивился странной понятливости старшего брата:
– Да, конечно. Но я… только не смейся!.. возжелал овладеть этой странной властью. Я знаю, что по нашему слову сто тысяч всадников ринутся в смертный бой. Однако, Скилл, разве у тебя не чаще бьется сердце, когда Безухий трубит в боевой рог? Но, если в рог дует кто-то другой, для меня это лишь сигнал к бою. А когда рог прикладывает ко рту Безухий, свершается нечто похожее на ту странную мощь, что выказал куявский нищий певец. Вот какой властью я мечтал бы овладеть больше всего!
Скилл покачал головой, глаза старшего брата были темными, как вода в ночи.
– Твое ли это дело?.. Если песню, то закажи бродячим певцам. За медную монету сочинят любую. Брось золотой – принесут десяток!
– Зачем мне десяток? – возразил Придон. – Нужна одна-единственная. Но там должны быть те особые слова… что разобьют скорлупу вокруг ее сердца!
Скилл сжал его плечи сильнее, от сильной руки брата шел сухой бодрящий жар. В голосе старшего брата прозвучала любовь пополам с осуждением.
– Тебе же медведь ухи оттоптал!.. Да и голос у тебя… Из берлоги только реветь, людей пугать. Ты столько орал в битвах, что у тебя голос, как старая медная труба, что умеет выдувать только одно: в бой, в бой, в бой!… Кровь, кровь, кровь! А морда? Ты погляди на свою морду!..
Он указал на колоду с водой у колодца. Придон с неудовольствием отвернулся. Он знал, что там увидит, уже смотрелся. Смотрелся и в бронзовые пластины зеркал, и в отполированный щит, и в чистые лесные озера с неподвижной водой. Везде на него строго смотрело в упор суровое лицо воина. Белесый шрам на скуле, второй у виска, а третий, самый неприятный, пересекает левую щеку до середины нижней челюсти. Только в глазах, привыкших зло и недоверчиво всматриваться в линию горизонта, наверняка появилась непривычная растерянность.
– Ага,
Придон ощутил, как холодная рука страха и безнадежности взяла в ладонь горячее сердце. Там зашипело, раскаленное, задергалось от боли, но железные пальцы сомкнулись, подобно железному капкану.
– Ну что мне делать, брат? – вырвалось у него отчаянное. – Вдруг, пока я буду искать этот проклятый меч, ее отдадут замуж! Наверняка отдадут! Я ведь это увидел… прочел в их лживых глазах!
– Я тоже, – обронил Скилл.
– Что?
– Тоже прочел. Это лживый народ.
– Но что делать, брат?
Скилл сдавил его плечи, встряхнул.
– Подряд семь лет в наших степях были урожаи. Ни одного падежа скота. Табуны несметны, а сила и удаль мужчин ищет выхода. Мы создаем войско, которого не знала еще наша Артания. Перед ее мощью дрогнут не только окрестные племена, но и проклятая Куявия! Придон прошептал убито:
– Прости, я ни о чем другом не могу думать…
– Так и я о том, – ответил Скилл бодро. Он захохотал. – Горицвет против, но ты же знаешь его… Он хорош в управлении страной, но когда дело касается войны, то боевой топор передает мне. А представь себе картину, когда наше войско покажется на берегу пограничной реки! Что скажут куявы?
– Будут воевать.
– Будут ли? – усомнился Скилл. – Они торгаши. Торгаши и трусы. Мы не станем скрывать своего войска, как делали всегда… Пустим их, я говорю о куявах, посмотреть, даже пересчитать. Когда увидят, сколько у нас тяжелой конницы, сколько легкой, сколько мы собрали лучников с длинными стрелами… куявы от ужаса спать не будут! А мы потребуем всего лишь… догадываешься? Всего лишь отдать нам эту прекрасную Итанию. Да не просто отдать в рабство, а связать династическим браком наши царственные роды! Без всяких условий и прочего торгашества. Это еще подумать, кто кому делает честь, что берет ее в жены. Ведь Итания будет женой самого Придона, моего брата!
Он хохотал, похлопывал по литым плечам брата, по широкой спине. Хлопки получались мощные, звучные, словно огромная рыба била широким мокрым хвостом по водной глади. Придон слегка ожил, шевельнулся. Лицо дрогнуло, разгладилось. Скорбно сведенные судорогой губы чуть раздвинулись в робком подобии улыбки.
– Брат, – спросил он неверяще. – Брат… Я люблю тебя. Ты в самом деле…
– Что?
– Готов такое сделать… для меня?
Скилл снова обнял его за плечи, прижал. Некоторое время сидели так неподвижно, сердца их стучали, как одно большое сердце.
– Я люблю тебя, брат, – наконец сказал Скилл тихо. – Когда-то и я… Словом, куявы – люди расчетливые. Они увидят, что воевать нет смысла. Невыгодно! Это мы можем драться… и класть жизни за неведомые им честь и доблесть, а эти трусы все считают и высчитывают… Мы с тобой приведем огромное войско, под ним будет прогибаться и стонать земля. Когда наши всадники пустят коней в реку, то запрудят ее своими телами. Воды выйдут из берегов и потекут на их поля!.. Нам приведут твою женщину… и дадут богатое приданое!