Артековский закал
Шрифт:
— Это, ребята, — «Ласточкино гнездо», здесь бывал в своё время Пушкин, — рассказывала Паня.
Катер, обогнув скалу, осторожно въехал под каменный свод и остановился: со всех сторон и над головой висели каменные глыбы, отшлифованные морскими волнами на протяжении многих веков. Вода почему-то казалась здесь зелёной.
— А это — пушкинский грот.
— И здесь он тоже бывал?
— Возможно, что был, он был во многих местах черноморского побережья, — продолжала Паня.
— Какое чудо вода сделала! — увлечённо проговорил кто-то.
— Для этого нужны были тысячелетия, — заметил Лёва Пастухов, — пионер с Урала, которого ребята прозвали профессором — он один был в очках и очень увлекался коллекционированием минералов, днями пропадая на Аю-Даге. А вторым его хобби было изучение морских обитателей. Однажды, после купания в море, Лёва принёс в палату увесистый свёрток и засунул его в тумбочку. Никто на это не обратил особого внимания, зная его увлечение минералами. Ночью всех разбудил чей-то истошный крик, все проснулись, включили свет. Чудо-чудное: на полу ползали неуклюжие морские крабы, а к Юре они по сползшей простыне залезли в кровать, пощекотали ему бока, разбудив и напугав сонного парня. Лёва соскочил с постели и начал собирать своих недисциплинированных подопечных, бережно пряча их снова в тумбочку.
— Ты, товарищ геолог, брось эти штучки! Завтра ты надумаешь крокодила в палату принести, а потом какого-нибудь динозавра! — зашумели мы на него и заставили с трудом выбросить всю живую коллекцию через форточку, после чего все снова уснули. После этого случая Лёва продолжал собирать только минералы, и ночью ребят больше никто не тревожил.
ПЕРВЫЕ НЕПРИЯТНОСТИ
Честные люди всегда имеют дурную привычку со стыдом опускать глаза перед наглою и нахальною подлостью.
Кровать, на которой я спал, стояла напротив входных дверей нашей палаты и поэтому проверка заправленных постелей начиналась ежедневно с моей койки. В тот день, как всегда после зарядки я старательно застелил матрац одеялом, обернул край простыней, поправил подушку и спокойно пошёл умываться. Тем временем дежурный вожатый произвёл проверку. Когда я, вытираясь на ходу, пришёл в палату, то сразу заметил, что одеяло на моей постели завёрнуто к подушке, что означало неправильную заправку. «Так старался, а придётся всё сначала», — подумал и застелил по-новому. В строй, понятно, немного не успел и в столовую побежал один.
На аллее меня остановила старшая вожатая Галя.
— Из какого отряда? Почему без строя? Как фамилия? — посыпались её вопросы.
— Из первого. Перестилал постель. Диброва. — лаконично ответил я.
Галя сердито посмотрела на меня строгим взглядом и разрешила идти на завтрак, предупредив, чтобы подобного больше не случалось.
За завтраком кто-то, озорничая, стрельнул косточкой черешни мне в глаз, виновника я не узнал.
«Ну и день начался сегодня» — с некоторым огорчением подумал я. Потом вспомнил, что сегодня день занятия фотокружка, нужно идти на ДТС. Разыскал Юру Зубова. На занятии внимательно выслушали советы и наставления руководителя, получили фотоаппарат, запас пластинок и отправились к Медведь-горе на произведение фотосъемки. Шли медленно по берегу, уточняя план действий. Море будто дышало: спокойные волны медленно накатывались на шуршащую гальку, обдавая ребят солёными брызгами. У берега, на большущих камнях сидели загорелые рыбаки с удочками, увлечённые своей работой.
— Это и будет наш первый фотообъект! — радостно решил вслух Юра и щелкнул затвором.
Подошли к выходящему в море небольшому ущелью, по дну которого весело журчал неутомимый ручей. Теперь я сфотографировал друга на фоне ущелья, заставив его рассматривать камень.
— Нужно создать непринуждённую обстановку, чтобы всё выглядело совершенно естественно, а не просто позировать перед объективом! — продублировал я слова руководителя кружка.
Пошли дальше, приближаясь к Медведь-горе. Начали подниматься по склону, который был достаточно пологим, а потом крутизна увеличилась, продвигаться стало тяжело. Мы сопели, как ишаки, пот градом струился по лицу.
— Достаточно! — прохрипел я. — Отдохнём!
Присели, немного отдышались. Юра заметил немного выше по склону небольшую площадку.
— Давай взберёмся туда и сделаем несколько панорамных снимков! — предложил он.
— Дело! Чур, я первый! — и я начал карабкаться по склону вверх. С трудом залез на площадку, крикнул Юре:
— Сфотографируй меня снизу!
— Готово! — вскоре крикнул он.
Потом мы поменялись местами: я спустился вниз, хотя это было намного труднее, ноги постоянно срывались с опоры, а Юра полез на площадку, цепляясь за кусты и выступающие камни.
Вот он, наконец, наверху, я навёл объектив, щелкнул затвором и отвёл взгляд на море. Вдруг, что-то прошумело мимо, и я заметил сползающего по склону Юру. Он не в состоянии был остановить катастрофическое положение, а я не поспевал к нему на помощь. Он молча, довольно быстро сползал вниз, вскоре его не стало видно, только внизу он вскричал и снова утих.
Я поспешил вниз. «Что с ним? Неужели расшибся?» — беспокоила меня мысль. Юра лежал возле куста и тихонько стонал, руки были исцарапаны, одежда сильно измята и испачкана, на коленке виднелась глубокая ссадина. Мне он в тот миг напомнил героя поэмы «Мцыри» после поединка с барсом.
— Ну, как ты, Юра? — наклонился я к нему.
— Понимаешь, камешек из-под ноги сорвался — меня и потянуло вниз. Если бы не этот куст — искал бы ты меня в море, — морщился он от боли.
Я помог ему подняться:
— Пошли потихоньку!
Но друг не мог идти, болела разбитая нога. Он похромал немного, потом сел на камень:
— Дальше не могу!
— Давай я тебя осторожно понесу!
— Ну что ты, я ведь большой, — скромничал он.
— Ничего, я сдавал нормы комплекса ГТО и ГСО, знаю, как таких потерпевших переносить на себе! Давай!
Юра недоверчиво смотрел на меня, но я настойчиво отдал ему фотоаппарат, осторожно взвалил его на плечи и медленно пошёл берегом. Несколько раз приходилось отдыхать. Юра повеселел, начал даже напевать какую-то мелодию.
На технической станции сдали свой материал, Юре сделали перевязку, и он самостоятельно ковылял рядом, наотрез отказавшись от «дешёвого транспорта». Шли дорожкой сада. За низкой изгородью на рядах груш виднелись дозревающие увесистые плоды, зеленели гроздья винограда.
— Юра, ты пробовал виноград?