Артиллерист
Шрифт:
– Спасали нашего снайпера!
– Ты же тоже снайпер! А ты сам в этот момент, где был, скворечня?
– На другом участке передовой! Прикрывал товарища майора, командира батальона, который осматривал тот участок обороны!
Энкеведешников, оказывается, очень интересовал и другой вопрос, который они почему-то задавали полушепотом:
– Скажи, паря, по-честному, а там не видно, когда фрицы в наступление пойдут?
Тут Васька вспомнил, как в одном из своих выступлений их баклан орангутанг, возьми, и вякни перед всем строем:
– Ни сегодня, ни завтра наши доблестные немецкие войска перейдут в наступление, а мы должны быть к этому времени готовы на вражеской территории своими диверсиями расчищать им дорогу к победе!
Вот он попросту и этим энкеведешникам ответил:
– Нет, немцы ни сегодня, ни завтра в наступление не пойдут. А вот послезавтра, - это может случиться!
Васька всегда был и оставался простодушным деревенским парнем, поэтому он, разумеется, и не заметил, как сверкнули недобрым глаза спрашивавшего энкеведешника. Он также не заметил, как вслед за ним почему-то увязались два автоматчика из НКВД. Разумеется, автоматчиков было трудно не заметить, если они шли за твоей спиной практически вслед за тобой. Эти автоматчики были более похожи не на сопровождающих, а на простой энкеведешный конвой. Но Васька не обращал на это внимание, так как он спешил в медсанбат, чтобы узнать о судьбе своей Эльзы и думал только о ней.
Вот и спуск в овраг, на склонах которого в недавнем прошлом располагался медсанбат, но сейчас там никого не было. Один только майор Николай Николаевич Васильев сидел на пне и курил большую самокрутку, вблизи которой попросту было невозможно нормальному человеку дышать. Васька так и не понял, признал ли его майор медицинской службы, или не признал, он остановился перед ним с двумя автоматчиками за спиной, терпеливо ожидая, когда тот заговорит.
– Марию Ивановну расстреляли за пособничество врагу!
– Вдруг произнес однотонным голосом Николай Николаевич, не поднимая взгляда своих глаз на Василия.
– Всех медсестер перевели в штрафбат, чтобы они там кровью доказали, что не предавали родины!
– Продолжал говорить Николай Николаевич!
– А где все раненые, контуженные и выздоравливающие красноармейцы?
– Не удержался и задал свой вопрос Василий.
– В нашем предательском медсанбате не было раненых или контуженых красноармейцев, а были одни самострелы, симулянты и предатели родины, которые под видом раненых и контуженных скрывались от родного правосудия! Сейчас они все находятся под следствием Особого отдела 12-й пехотной дивизии. Завтра их расстреляют или отправят по лагерям досиживать ими не досиженные сроки!
– Ну, вот, а мне говорили, что главный шпион не придет, что он не появится! Я же вам предлагал, всех врачей этого вражеского медсанбата не расстреливать, а одного или двух оставить на наживку. Я был уверен в том, что этот гад обязательно здесь появится, чтобы с кем-либо из них переговорить или для того, чтобы получить информацию! Сколько дней у нас этот предатель просидел на этой поляне со своими портками, прибитыми гвоздями к этому пню?! Всего лишь полдня, и вот вам, главный шпион у нас в руках! Теперь он нам выдаст всю подноготную, сдаст нам свою агентуру, а мы всех его шпионов арестуем, допросим, полученный материал отправим в Москву. А там нас наградят или повысят в офицерском звании!
Разговаривая со своими сопровождающими, капитан в малиновой фуражке НКВД появился между Васькой и Николаем Николаевичем, не обращая внимания ни на того, ни на другого. Группа энведешников в четыре человека остановилась, а капитан продолжал о чем-то разглагольствовать, жестикулируя руками. В этот момент Ваську прямо-таки поразил взгляд глаз капитана НКВД, который сейчас ему напомнил взгляд той девчонки снайперши, которую он ранил в ... Но следует откровенно признать, что Василий нисколько не испугался сложившейся ситуации, пока у него в руках было оружие, пока его свобода еще не было ограничена, он всегда имел возможность действовать. Вот и в этой ситуации он решил выступить инициатором, по-немецки он произнес:
– А где же раненая мною ваш снайпер? Я пришел ее проведать!
Один только капитан НКВД из всех присутствующих советских офицеров понял, что же именно Василий спросил. Он как-то странно задвигался и, вместо переводчика, сам начал отвечать на вопрос Васьки, поэтому его ответ получился каким-то несерьезным и типа:
– Девушка пошла спать, отдыхать, она устала!
В этот же момент майор Васильев вдруг вскочил на ноги, большая часть его галифе осталась на пне и громко произнес:
– Это капитан НКВД Малинин, простой советский парень! По его приказу расстреляли Марью Ивановну Горлову, нашего лучшего хирурга и трех других врачей. Девчонок медсестер отправил на поруганье в штрафбат, а всех раненых и контуженых красноармейцев завтра или послезавтра расстреляют по приговору трибунала.
– Да заткнись ты, майор! Свое дело ты уже сделал! Теперь и тебя можно расстрелять, как при попытке к бегству!
С этими словами капитан Малинин начал из своей поясной кобуры доставать бельгийский наган, но Васька ловким ударом приклада СВТ40 этот наган выбивает из его рук. Затем он ствол винтовки наставил на троих офицеров, оружие, которых, по-прежнему, оставалось у них в кобурах, и попросил Николай Николаевича:
– Забери у них оружие, а то еще они с ним наделают глупостей!
Майор Николай Васильев, сверкая голой задницей, один за другим забирал у них оружие. Ваську особенно поразил громадный маузер в деревянной кобуре, он не мог себе представить, как таким маузером можно было бы пользоваться в бою?! Николай Васильев, собрав все оружие, суровым голосом потребовал от капитана Малинина, чтобы тот с себя стягивал бы галифе приятно синего цвета.
– Тебе все равно скоро гнить в матушке-земле, а мне с голой задницей ходить непотребно!
– Говорил он, тыкая капитана стволом маузера.
– Да и вы приятели, сдавайте свои автоматы!
– Николай Николаевич обратился к двум автоматчика, прятавшимся за спиной Василия.
– Да, мы не энкеведешники вовсе, а этого русского немца кортеж, чтобы наши его случайно не убили!
– И что теперь у нас получается?
– Вдруг заныл Николай Николаевич.
– Теперь мы что, немцам должны сдаваться в плен из-за этой хрени в малиновой фуражке?! Но я не хочу предавать своей Руси, она - моя родина!
– Да и никто этого делать от тебя не просит! Еще часок, другой и мы навсегда расстанемся! Каждый из нас пойдет своим путем! Мы же больше никогда не встретимся. Только сейчас нам предстоит освободить раненых и травмированных красноармейцев из-под стражи, чтобы их завтра не расстреляли бы по приговорам трибуналов. Да, и с этими четырьмя командирами НКВД мы должны решить, что будем делать дальше, расстрелять или отпустить на свободу. Только имей в виду, Николай Николаевич, сейчас ты их пожалеешь, но они тебя никогда не пожалеют и никогда тебе не простят того, что сейчас с ними происходит!